Кровь и свет Галагара
Шрифт:
Во тьме этой пещеры скрывается и девятый урпран книги «Кровь и свет Галагара».
Десятый урпран
Нередко наследник наш и преемник оказывается не тем, кому бы мы предпочли все передать и оставить. Иной раз он безразличен к нашему и до того увлечен своим, что относится к завещанному делу, как мертвый камень к семени видраба. А не то, так проявляет слишком великое рвение — дерзает, где надо стерпеть, рубит с плеча, где надо годами трудиться, — говоря по-другому, становится зыбкой болотистой почвой, где также древу корней не пустить.
Крианский государь был несчастен вдвойне: полагая наследника мертвым камнем, по уши угодил в трясину.
Потерпев поражение под Фатаром, Цфанк Шан отделался сравнительно невеликими потерями и отвел войска к Стору. Он все не терял надежды на то, что течение судьбы еще переметнется на его сторону и утолит жажду славы блестящей победой.
Но на следующее утро после прибытия в Стор подоспело донесение о том, что войска Син Ура пополнились четырьмя черными дюжинами с берегов Равизы, грузной дюжиной, составленной галтланами из Альдитурдовой степи и ополчением Миглы, а через два-три дня ожидается подход гавардерии Саина, которая по пути соединилась с полками глионских косарей и вместе они составили с лишним грозную дюжину.
Одна эта весть подорвала его планы настолько, что он задумался над тем, как бы выиграть время. Силы противника вот-вот числом уравняются с крианскими войсками. Обозы — неведомо где. Тсаарнские полки волнуются — того и гляди перейдут на сторону Цли. В таких условиях удержать завоеванные позиции — и то было бы великим благом. Где уж думать о новом сражении!
Возвращение Гоц Фура во главе миргальской грузной дюжины незначительно и все-таки меняло соотношение сил в пользу Кри. Но когда гонец, принесший это радостное известие, сообщил вдобавок о смерти царевны, Цфанк Шан уронил голову, как громом пораженный, и в этот лум понял, что проиграл войну.
Переубедить царя оказалось никому не под силу. Сторский мир поспешно заключенный вскоре, почти все крианское воинство, от последнего ополченца до первых арфангов, сочло позорным. Понимал это и крианский царь, не только согласившийся вернуть захваченные Стор, Укбат и Каллар, но отдавший цлиянам впридачу к огромной дани всю Пограничную степь, мало того — все крианские корабли, находившиеся в водах Зеленого моря в тот лум, когда заключили мир.
Для Цли это была великая и легкая победа. И криане, отступая через горные перевалы на севере Шо и берегом Дымного моря, открыто говорили о том, что Син Ур войдет в Корлоган еще до наступления следующей весны. Удивлялись, отчего это он сразу не потребовал отдать всю Форлию, а главное — острова Зеленого моря. Но великий цлиянский государь прекрасно знал, что ему делать, и не спешил наступать на горло Цфанк Шану.
Да это и в самом деле было бы излишней жестокостью. Всякий, кто видел крианского властелина по пути в Саркат, мог подтвердить, что долго он не протянет. Стенания и слезы наполнили женскую половину дворца в Саркате, когда четверо дюжих жизнехранителей, поднявшись по ступеням, внесли во дворец носилки, укрытые пышным латкатовым пологом. Там, на носилках, лежал осунувшийся, изжелта-бледный и заходящийся в хрипах и кашле Цфанк Шан.
Вскоре
— Государь просят пожаловать наследника Шан Цвара!
Шан Цвар, скромный болезненный юноша шестнадцати зим от роду, был сыном государевой наложницы и право называться наследником приобрел только по смерти царевны Шан Цот. Он прилежно учился, много читал и никогда не выказывал особого рвения ни к государственным делам вообще, ни, в особенности, к военным.
Когда он явился на зов и решительным легким шагом вошел в царские покои, Цфанк Шан вздрогнул и с трудом его признал, попристальнее вглядевшись.
Обыкновенно Шан Цвар в своем неизменном длиннополом тифсале из темной таранчи жался по стенам, потупив взор и изо всех сил стараясь не попадаться на глаза царю. На сей же раз его грудь сияла золоченым латкатом. Тагунские черные штаны по бокам — ярко-желтою прошвой, а мягкие сапоги — серебристым узором. Горделиво вздернув свой женственный подбородок, покрытый нежным рыжеватым пушком, он взглянул непокорно и ясно и уж только затем в пояс поклонился простертому на смертном ложе Цфанк Шану.
«Какой молодец вылупился из жалкой невзрачной скорлупки, стоило ей только приблизиться к моему трону!» — изумился тот и, повременив, молвил чуть слышно:
— Сын мой, мне радостно созерцать твой царственный вид. Но не слишком ли поспешно ты переменил повадку? Ведь я еще жив и, быть может, народ наш покину нескоро.
— Не слишком ли поспешно? Так вы, кажется, соизволили спросить, батюшка?
Голос наследника, окрепший и звонкий, как ведущая струна тантрина, заставил царя вздрогнуть вторично. Меж тем, он продолжал говорить, вопреки законам вежества и в нарушение всех церемоний не только не отвечая на вопрос, но и своевольно выражая все, что ему ни вздумалось.
— Не слишком ли поспешно? Охотно отвечу — нет, в самый раз. А ответив, спрошу в свой черед: не слишком ли поспешно вы заключили мир с белобрысым цлиянским сарпом? Спрошу — и не стану дожидаться ответа. Все ясно и так: вы торопитесь, когда следовало бы помедлить, и напротив — донельзя медлительны, когда требуется спешить! К примеру, мне ведомо, что на Буйном лугу вы не вняли совету всесильного дварта и отважились начать битву только на третий день после его посещения.
Цфанк Шан задохнулся от гнева и попытался всю свою грозную волю выразить взглядом, что вперил он в наследника в тот же лум. Но вместо грозной воли вышел наружу лишь ничтожный остаток упрямства, избалованного тщеславием и придворной лестью.
Зато Шан Цвар глядел непоколебимо — и царь почувствовал себя так, будто лоб разбил о его высокомерие и в презрении вымазан, как в грязи. После этого он не нашелся, что сказать, и вновь заговорил наследник.
— Так не проявить ли вам, государь, подобающую случаю поспешность и не оставить ли поскорей Галагар в уютном атановом клузе под вопли скорбящих женщин и многозначительное молчание удовлетворенных воинов? А думается мне, в Крианском царстве и ныне настоящие воины превосходны числом, а после вашей кончины станет их еще на одного больше, чем жалких беспомощных трусов!