Кровь, которую мы жаждем
Шрифт:
Тот поцелуй, который я прижал к его залитым слезами губам, был наполнен яростью, которую я не испытывал уже давно. Я хотел влить ее в его горло, как расплавленное серебро, пока она не заполнит все трещины, которые они создали в нем, хотела, чтобы он стал горьким, а не грустным или слабым.
И его изголодавшийся внутренний ребенок, мальчик в уголке его сознания, который, как и я, никогда не испытывал ни унции чувств, поглотил все это. Зубы и когти вырвали его из моего рта, заглатывая мою ярость, как кислород, и храня ее
Недоедающие сердца будут пировать на всем, что напоминает любовь. Даже холодный, неопытный первый поцелуй от мальчика, который ничего не знал о ласке и доброте. Он все равно принял его.
— Как бы мне ни хотелось поцеловать тебя, чтобы позлить твою маленькую игрушку, Алистер, я, пожалуй, откажусь. — Я выпускаю прямоугольник, наполненный никотином, и позволяю им развеваться на ветру, произнося краткую молитву в надежде, что их переедут. — И я уже говорил тебе, в моей машине не курят.
— Чувак, да ладно тебе!
— Ебаный придурок.
Я просто закатываю глаза, когда Алистер удаляется, прислонившись к заднему сиденью и скрестив руки перед грудью, как избалованный сопляк. Когда-нибудь они скажут мне спасибо, когда за них не будет дышать машина.
— Мы в двадцати минутах езды от объекта. К сожалению для меня, ты выживешь.
Нажимая на педаль газа, я смотрю на спидометр, зная, что чем быстрее я разгоняю машину, тем меньше времени у меня будет на то, чтобы выслушивать их жалобы.
— Осторожнее, Тэтчер. Я не уверен, что эта машина легальна в Штатах. Не хотелось бы портить твой безупречный водительский стаж, — пробурчал Рук с пассажирского сиденья.
Мои пальцы пробегают по рулю машины, прежде чем я тянусь вниз, чтобы переключить передачу. Aston Martin Victor — моя любимая машина из моей небольшой коллекции, один из последних подарков от дедушки, который почему-то всегда знал, что мне подарить. Он всегда был рядом, чтобы обеспечить меня всем необходимым.
К тому времени, когда моего отца арестовали и бросили в тюрьму, я уже настолько отгородился от остального мира, что редко с кем общался. Учителя жаловались, что я мешаю другим детям, а родители обнимали своих малышей чуть крепче, когда я был рядом.
Новость о том, что сделал мой отец, кем он был, распространилась по Пондероз Спрингс как лесной пожар, сжигая все остальные сплетни в течение следующих пяти лет. Все хотели говорить только о Генри Пирсоне, Мяснике из Спрингса.
Так что, возможно, после того, как мой дед увидел меня на заднем дворе, обдирающего ветки с жуков, он понял, что нужно делать. Избегать меня было бы только хуже, поэтому он принял то, во что меня превратил мой отец.
Он значительно облегчил мне мою любимую привычку, даже из могилы.
Я никогда не знаю всех подробностей. Он такой же скрытный, как и я, но каждые полгода по почте приходило несколько досье: разные имена, все мужчины, и все подозреваются в убийстве в том или ином
Идеальный подарок для парня, борющегося с желанием убивать. В семнадцать лет, когда я взял в руки клинок и покончил со своей первой жизнью, я перестал быть протеже своего отца и превратился в нечто гораздо худшее.
Кошмар хуже, чем Генри Пирсон мог себе представить.
— Сначала им придется поймать меня. — Я ухмыляюсь, крепче сжимаю руль и обгоняю две машины, движущиеся со скоростью улитки, плавно вплетаясь и выплетаясь из пробок на шоссе.
Физически ехать комфортно, но чем ближе мы подъезжаем к объекту, тем тяжелее становится воздух в машине. Острота ощущений усиливается, потому что мы вспоминаем, почему нам приходится совершать эту поездку каждую неделю.
Проходит совсем немного времени, и пальцы Рука судорожно сжимают его Zippo, постоянно крутя ее в костяшках левой руки, в то время как правая дергает огонек на боку. Металл щелкает, то открываясь, то закрываясь.
Щелчок.
Щелчок.
Клик.
Клик..
— Если ты хочешь, чтобы это присоединилось к твоим сигаретам на асфальте, предлагаю тебе прекратить это, — выдохнул я, на секунду повернувшись, чтобы посмотреть на него. — Если ты хочешь что-то сказать, выкладывай. Хватит ерзать.
В ответ он бросает суровый взгляд, полный огня и жгучего гнева. Я знаю, что не все это направлено на меня. Часть этой враждебности он испытывает к самому себе. Каждый раз, когда мы встречаемся, его подсознание снова пытается убедить его, что в том, что случилось с Сайласом, есть его вина.
Что, конечно, нелепо.
Сайлас Хоторн — совершенно самостоятельный человек, который сам принимает решения. Упрямый и молчаливый, но все же это его выбор. Рук знает это, но все равно не может признать, что в этой ситуации он безупречен.
Чувство вины пожирает его заживо, и даже любовь Сэйдж Донахью не в силах обуздать его. Пройдут годы, прежде чем он сможет посмотреть в зеркало и поверить в то, что мы все пытались ему объяснить.
— Ты думаешь, он там в порядке?
Вопрос висит в воздухе, висит в пространстве, ожидая, что кто-то из нас протянет руку и схватит его. Но я не думаю, что Алистер хочет отвечать, потому что мы знаем правду.
— Нет, — отвечаю я, не желая лгать. — Думаю, он чувствует себя как бешеное животное в клетке, которого учат переворачиваться и садиться по команде.
Мое нутро напряженно вздрагивает внутри меня. Мне отвратительна мысль о том, что один из наших детей заперт в коробке. Мое сердце может не заботиться о трех мужчинах, которых я выбрал для своей жизни, но моя преданность нашим узам — да.
— Я не...
— Но, — прерываю я, глядя на Алистера на заднем сиденье, — он знает, что это то, что ему нужно. Даже если ему это не нравится, даже если это не нравится нам, никто не знает мысли Сайласа лучше, чем он.