Кровь на черных тюльпанах
Шрифт:
— Я, правда, побывала еще только в Канаде, но все равно скажу вам…
— Извините, мэм, — сосед невежливо прервал ее, встал со своего места и торопливо зашагал по направлению к хвосту самолета.
«Не иначе как пошел просить парашют», — прикинул Чип и тут же закрыл глаза.
И вовремя, потому как неугомонная туристка сделала глоток из стаканчика и повернулась к нему. Чип почувствовал ее взгляд и старательно изображал человека, погруженного в сон.
Неожиданно он почувствовал на себе другой взгляд. Чип на мгновение приоткрыл глаза и увидел
«Не просто так», — решил Чип, потому что стюардесса, застигнутая врасплох, не улыбнулась, не стала, как поступил бы, скажем, он на ее месте, заботливо изучать и других пассажиров, а резко повернулась и ушла.
«Открытое наблюдение для оказания психологического давления на объект». Чип знал, как это делается. Теперь события всего дня выстроились в одну цепочку. «Хвост» от аэропорта Сан-Франциско до гостиницы. Чип не хотел в это верить, но теперь не верить было просто глупо. А драка? Не вписывается. Похоронное бюро? Если да, то неплохо. Пустое место рядом? Стюардесса?
Папка с чистыми листами бумаги, которую он все еще держал на коленях, выскользнула на пол. Он подобрал ее и увидел на первом листе имя: «Джудит».
…Он заканчивал университет, а Джудит только перешла на второй курс, когда погибли их родители. Смерть отца и матери была нелепой. А впрочем, какая смерть родителей может быть логически оправдана детьми, если они по-настоящему их любят?
Они поехали на рыбалку и разбились на машине, возвращаясь в город.
У Джудит остался в жизни любимый брат, у Вирджила — любимая сестра. Они знали, что такое встречается редко, что после окончания школы сестры и братья «разбегаются» по жизни, по всей Америке. Бегут, не задумываясь, друг от друга и потом лишь изредка поздравляют родственников по почте. Смерть родителей заставила брата и сестру держаться вместе. Но радости особой это им не доставляло.
Джудит принадлежала к числу тех людей, которые не станут при людях пробовать на зуб серебряный доллар, чтобы проверить, фальшивый он или нет. 99 процентов всех остальных «всеамериканских ценностей» она воспринимала недоверчиво и скептически. Джудит искала ответы.
Война во Вьетнаме — почему?
Почему во Вьетнаме гибнут ее сверстники, а ее друзья по университету идут на демонстрации протеста и сжигают призывные повестки?
В богатой стране не хватает денег на всех — почему?
Почему есть голодные дети и ограничивающие себя в еде пожилые миллионеры?
Вопросы, которые она пыталась задавать Вирджилу, были самые примитивные. Брат всегда уходил от этих бесед, и дело кончалось тем, что они шли в гости к кому-либо из друзей или ужинать в недорогой ресторан.
Но беда была в том, что, не получая ответов от брата, Джудит пыталась «докопаться до истины» сама. К концу первого курса Джек Питерсон, которому она долго хотела объясниться в любви, но так и не решилась, посоветовал ей:
— Ты «покраснела». Не нужно, Джудит, на тебя уже косятся. Лучше расспрашивай всех
Она все поняла.
Джудит слово в слово пересказала брату советы Питерсона. Тогда и состоялся их первый и последний в жизни серьезный разговор.
— Чего ты хочешь? — спрашивал брат. — Не знаешь. Ты хочешь быть умнее других? А они, значит, глупцы? Тебе плохо живется? Другим ведь родители не оставили наследства. Что в конце концов тебя мучает? Желаешь переписать конституцию? Чтобы бедные были богатыми, а богатые бедными? Или все были богатыми?
Вирджил помнил, как она начала плакать. Но он хотел довести разговор до конца.
— В чем истина, сестренка? В том, что мы живем, учимся, будем работать. Так поступят наши дети и внуки. На все вопросы уже есть ответы. Не спрашивай меня какие, ты сама знаешь. Не ищи новых.
Джудит вытерла слезы и ушла к себе в комнату. Вирджил крикнул ей вслед:
— Я уехал на секцию каратэ, потом зайду к приятелям. Может, сегодня не вернусь.
Вернулся он действительно только на следующий день вечером. Дома никого не было. У телефона в холле лежала записка:
«Дорогой брат! Конечно, ты прав. Ты всегда прав. Именно поэтому я уехала из дому. Поступлю в другой университет и не буду задавать вопросов. Или не поступлю, не знаю. Когда устроюсь и все для себя решу, напишу письмо и приглашу в гости.
Целую тебя, Джудит.
P. S. Всегда помни: на все вопросы уже есть ответы!»
…Вирджил Чип встал с кресла, извинился перед соседкой и направился прямо к блондинке-стюардессе, вновь появившейся в салоне.
— Извините, — обратился он к ней, — мне не досталось билета в салон для курящих, посмотрите, нет ли там свободного местечка.
— Да, сэр, подождите. — Она повернулась и ушла. Через минуту вернулась сияющая:
— Пожалуйста!
Вирджил пошел за ней.
— Вы знаете, я сама курю, когда разволнуюсь, поэтому так хорошо понимаю ваши страдания. — Она остановилась и повернулась к нему лицом.
Чип налетел на нее.
— Извините, пожалуйста, — пробормотал он.
Она вновь улыбнулась.
— Как раз этот салон обслуживаю я, так что, если хотите выпить, я вам сейчас принесу.
— Не хочу, — Чип тоже умел профессионально улыбаться, той самой улыбкой, которая давно уже именуется «улыбкой работника по связям с общественностью». А зубы у него были идеальные.
— Сюда, пожалуйста. — Она указала ему на свободное кресло. — У вас остались вещи в том салоне?
— Атташе-кейс.
— Сейчас принесу. — И она удалилась, попутно забрав у кого-то из пассажиров пустой стакан.
— Ваш?
— Очень любезно с вашей стороны. — Чип поставил кейс на пол и полез в нагрудный карман рубашки за сигаретами. Он почему-то долго не мог вытащить пачку и все это время демонстрировал стюардессе запястье правой руки с браслетом, на пластинке которого было выдавлено: «Вирджил Чип».