Кровь Рима
Шрифт:
Выражение беспокойства, появившееся на лице Аргалиса, приобрело новую интенсивность, и он развел руками.
– Мой повелитель, мы боимся не гнева простых людей, а гнева Его Величества. Интересно, известно ли вам, при каких обстоятельствах он был вынужден покинуть Армению, когда Тиридат захватил трон? Преданность была несколько... разделена среди придворных, можно сказать так.
– Думаю, можно, - холодно ответил Катон.
– Это дело между вами, знатью и вашего царя. Как только вы сдадитесь. И позволь мне сказать тебе вот что...
– Он наклонился вперед в седле и пристально посмотрел на распорядителя.
– Не будет никаких гарантий безопасности для тебя и твоих друзей. Ты сдашь Артаксату законному царю Армении, и сделаешь это немедленно. Если же ты этого не сделаешь, и мне придется взять город силой, то я гарантирую, что выслежу тебя,
– Катон выпрямился и с презрением посмотрел на мужчину.
– Таковы условия. Единственные условия, которые мы можем предложить. Принимай их или уходи. Я даю тебе время до полудня, чтобы принять решение. Если ты сдашься, то откроешь ворота, и я поведу своих людей в город. Если ворота останутся закрытыми, мои люди разрушат ваши стены и обрушат огонь и меч на вас и ваш народ, без пощады. Все ясно?
– Да, мой повелитель.
– Тогда проваливай!
Распорядитель резко повернулся и побежал обратно к тем, кто ждал у ворот.
Макрон усмехнулся, глядя, как старик спотыкается и набирает скорость, в ужасе оглядываясь через плечо.
– Ну, парень, ты вселил в них страх всех богов. Они обделаются, когда он расскажет им то, что ты сказал. Отличный ход, насчет голов, которыми накормят ворон.
– Я говорил совершенно серьезно. Если мы потеряем хоть одного человека больше, чем должны, я заставлю виновных заплатить за это.
– Катон развернул свою лошадь и рысью направился обратно в лагерь, чтобы доложить Радамисту. Макрон недолго смотрел ему вслед и надул щеки, прежде чем призвать своего коня следовать за ним. Он надеялся, что его друг оставил свои проблемы позади и вновь стал тем человеком, которого Макрон знал раньше. Но теперь, почти все время, в нем чувствовалась какая-то напряженность, усталость от мира, которая являлась лишь слабым отблеском того легкого дружеского юмора, который существовал между ними. Казалось, будто Катон что-то скрывает от него, что-то, что он не смеет открыть Макрону. И это было похоже на отсутствие доверия, которое Макрон считал обидным после всего, что они пережили вместе. Но Макрон уже давно усвоил одну вещь: бессмысленно пытаться выудить это из своего друга. Катон порой бывал упрямым ублюдком и был готов взвалить на свои плечи все тяготы мира, чем рисковать тем, что его сочтут неспособным справиться с такой непосильной задачей. «Парень был витисом для его же собственной спины», - заключил Макрон. Все, что он мог сделать, - это быть рядом с другом и делать все возможное, чтобы уберечь Катона от опасности, когда ее можно было избежать. Именно так друзья и товарищи поступали друг с другом.
Что касается Макрона, мир солдата характеризовался лишениями и насилием по приказу коварных государственных деятелей, в которых честности было не больше, чем в полуголодной крысе. В таком мире величайшим сокровищем были люди, на которых можно было положиться. Люди, которым можно было безоговорочно доверить свою жизнь. Катон был одним из таких редких людей.
*************
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Макрон прищурился глядя на солнце, затем постучал витисом по ладони, вышагивая взад-вперед перед колонной. Первые четыре центурии преторианской когорты были выстроены в тесных порядках в трехстах шагах от городских ворот. Радамист и его небольшая группа знати со своими телохранителями сидели на лошадях в промежутке между второй и третьей центуриями, где они были хорошо защищены, когда колонна пойдет по городу. Катон же со штабным отрядом и десятью отборными людьми шли во главе с Макроном.
– Пора, - объявил Макрон.
– Полдень, я бы сказал. Или чуть позже.
Катон стоял неподвижно, расставив ноги, сцепив руки за спиной, и не двигался уже почти полчаса, к большому раздражению своего друга. Рядом Кассий с удовольствием грыз кость, пытаясь добраться до костного мозга. Катону было важно вернуть себе ту непоколебимую личность, которую он демонстрировал своим людям до того, как мир рухнул на него при Лигее, и он со стыдом думал о том, что его сочтут слабовольным и неспособным справиться с командирской нагрузкой. Офицер, особенно такого звания, должен заслужить уважение своих людей, чтобы они могли уверенно следовать за ним. Для человека, страдающего от самобичевания, как Катон, сама мысль о том, что его люди будут относиться к нему с презрением или,
– Терпение, - мягко сказал он и посмотрел на сверкающее в небе солнце. Насколько он мог судить, Макрон был прав. Был полдень. Но ничего нельзя было добиться, если проявить бездумную пунктуальность и отдать приказ распустить людей и продолжать осаду. Лучше дать жителям Артаксаты еще немного времени для тяжелых размышлений.
– Им лучше придерживаться своей стороны сделки, - кисло сказал Макрон.
– Не то чтобы от этих долбанных восточных людей можно было ожидать большой честности. Коварные псы, все они. Я люблю, когда мои варвары играют честно. Как эти германские ублюдки. Они могут выглядеть как прямоходящие охотничьи собаки, но они сражаются честно и держат свое слово.
– Правда?
– Катон посмотрел на него.
– Я припоминаю, как некий Арминий завел полководца Вара на лесную тропу, и это не очень-то хорошо закончилось для Рима.
Макрон нахмурился.
– Ну, Арминий был исключением, очевидно же. Но мое мнение об этих людях на востоке остается верным, и я не позволю никому доказать обратное.
Учитывая то, что ему рассказала Берниша, Катон был склонен согласиться, и эта мысль испортила ему настроение.
– Ах, да неужели, - Макрон перестал постукивать своим центурионским жезлом и повернул шею.
– И как раз вовремя, черт возьми.
Катон повернулся и увидел, что ворота снова распахиваются, а мгновение спустя небольшой отряд солдат, не более двадцати человек, по его оценке, вышел и расположился по обе стороны от них. Следом за ними появились те самые знатные вельможи, которые вытолкнули вперед незадачливого Аргалиса, чтобы вновь обговорить условия.
Стук копыт заставил Катона оглянуться через плечо, и он увидел Радамиста в развевающихся одеждах, скачущего галопом впереди колонны. Он резко затормозил, его лошадь подняла небольшое пыльное облако, которое застряло у Катона в горле и заставило его закашляться. Кассий зашевелился, его морда сморщилась, а в горле раздалось низкое рычание.
– Ваше Величество, - Катон старался не вдыхать пыльный воздух.
– Видите, ваш народ приветствует ваше возвращение.
Радамист усмехнулся.
– Действительно! Армения снова моя.
– Да, Ваше Величество. Вы получили свое царство и трон обратно. И я полагаю, что очень скоро вы воссоединитесь со своей женой.
Губы Радамиста приподнялись в забавной улыбке.
– Да. Я снова буду с ней. Не будем медлить ни минуты, трибун. Прикажи своим людям вступать в город.
Катон кивнул.
– По вашему приказу, Ваше Величество. Но, ради безопасности, могу я попросить вас вернуться к своим телохранителям?
– Нет. Я буду маршировать во главе своей армии, как и подобает царю, возвращающемуся с триумфом. Ты можешь ехать прямо за мной, на почетном месте, как мой верный союзник и слуга.
Катон заставил себя улыбнуться.
– Я благодарю вас, Ваше Величество.
– Тогда давайте поторопимся и начнем!
Катон приказал одному из штабных писцов взять поводок собаки, затем сел на коня и кивнул Макрону. Тот набрал в легкие воздух и встал лицом к колонне преторианцев, выстроившихся по четыре в ряд, в аккуратных шеренгах, которые украсили бы любой парад в Риме.
– Вторая когорта преторианцев! Приготовиться к движению в ровном темпе... Вперед!
В тот же миг тишина была нарушена: колонна двинулась вперед, калиги с подбитыми гвоздями подошвами захрустели по каменистой земле в равномерном ритме по мере того, как каждая центурия приближалась к городу. Радамист ткнул пятками в бока своего коня, и та пошла впереди, а Катон – на полкорпуса позади и чуть справа от иберийца. Когда колонна приблизилась к воротам, Катон увидел лица, появившиеся вдоль стены по обе стороны от них. Большинство из них были гражданскими лицами и поэтому не представляли особой опасности. Он почувствовал, как его врожденная настороженность начинает ослабевать. Он должен испытывать ликование, укорял он себя. В конце концов, кампания закончилась. Она была успешной. Радамист был на пороге возвращения своего трона, и в город не попало ни одного камня или стрелы. Но Катон также знал, что те, кто спешит праздновать, часто имеют повод пожалеть об этом. Пока Радамист не будет благополучно восседать на своем троне, а Артаксата не окажется в руках римских солдат и их иберийских союзников, Катон не оставит ничего на волю случая. Он повернулся в седле, чтобы обратиться к Макрону.