Кровь Рима

Скэрроу Саймон

– Тем не менее, - продолжил Макрон, - я бы предпочел, чтобы с ними разобрались, прежде чем мы займемся главными силами повстанцев.

Катон кивнул. Но были и другие соображения: время, необходимое для уничтожения людей в лагере, и непропорциональные потери, которые придется понести при любой атаке на укрепление.

– Мне не нравится идея оставить их там как есть, но с ними можно будет разобраться после того, как мы победим других, если они не сдадутся сразу после этого.

– Полагаю, что да, - Макрон еще какое-то время смотрел на лучников, прежде чем снова обратить внимание на далекую армию повстанцев.
– В любом случае, я не вижу, чтобы они начали движение вниз по склону.

Катон решил, что даже с учетом небольшой силы в лагере,

оценка Макрона верна. Мятежники едва ли могли сравниться с царской армией по численности, имели менее половины кавалерии, выставленной Радамистом, и имели большую часть плохо экипированных людей, моральный дух которых мог не выдержать даже первых минут атаки царской армии. Катон пожалел их, пока они стояли и ждали приближения Радамиста и его армии. Нетрудно представить себе отчаянное мужество людей, решивших не подчиняться царю, который уже доказал, что не может править Арменией, и чье возвращение было невыносимым. По правде говоря, он симпатизировал мятежникам, и он предпочел бы сражаться со своими людьми на их стороне, чем в одних рядах с жестоким тираном, терроризирующим народ Артаксаты. Но Рим выбрал сторону тирана, и Катон должен был выполнить приказ императора, и кислый привкус нечистой совести застрял у него в горле.

Послышался рев приветствия со стороны иберийских войск, и Катон и Макрон повернулись, увидев царя и его свиту, несущихся вдоль улицы. Впереди пехота и всадники отошли в сторону, пропуская отряд. Очень немногие из людей на стене откликнулись эхом. Большинство молча смотрели на них, и Катон не сомневался, что они будут благодарны, если царь будет побежден и убит на поле битвы перед городом. Их реакция на Радамиста была напоминанием об осторожности Катона, когда он решил оставить сторожку на попечение центуриона Николиса и его людей, чтобы люди Артаксаты не воспользовались кратковременным отсутствием царя, чтобы запереть ворота.

– Грозная фигура, не так ли?
– прокомментировал Макрон, когда царь подъехал к воротам. Катон признал, что Радамист выглядел великолепно. Его и без того впечатляющее телосложение было облачено в черные одежды, сверкающие серебряной тесьмой. Черная кираса, инкрустированная золотой звездой, обрамляла его грудь, а конический шлем увеличивал его высокий рост.

– Пожалуй, пора начинать, - сказал Катон и направился вниз по лестнице на улицу, где римская пехота ждала сбоку длинной колонной, тянувшейся ко дворцу. С другой стороны иберы стояли у лошадей, ожидая приказа сесть в седла. План заключался в том, чтобы они возглавили наступление, рассредоточившись, чтобы прикрыть пехоту, прежде чем занять окончательную позицию на флангах. Катон опустился на колени рядом с Кассием, которого он оставил привязанным к кольцу замка рядом с воротами, и нежно погладил его по голове.
– Тебе придется остаться здесь, мальчик. Невозможно присматривать за собакой посреди битвы. Даже такой смелой, как ты, а?

Кассий поднял нос и облизнул лицо Катона, и Катон улыбнулся, вытирая щеку. Он повернулся к одному из людей центуриона Николиса, которому было поручено защищать ворота.

–  Позаботься о нем, пока мы не вернемся.

–  Да, господин.

Катон должен был вести своих людей пешком, и он взял шлем, который держал для него один из людей Макрона. Выходя на улицу, он плотно прижал войлочную шапочку к голове, прежде чем также плотно нахлобучить шлем и застегнуть ремни под подбородком. Кассий пронзительно заскулил, а Катон повернулся и указал на землю.
– Сидеть!

Собака послушно села, но продолжала тихонько поскуливать. К тому времени, когда Катон закончил последние ритуалы со своим шлемом и доспехами, Радамист достиг открытой площадки рядом с нимфеумом и остановился, жестом указывая на чистое небо.

–  Прекрасный день для битвы! Боги добры к нам.

–  Я надеюсь, что они будут, Ваше Величество.

– Ха, у нас две тысячи всадников и более полутора тысяч пехотинцев. Все хорошо обучены и вооружены. Они развеют

эту чернь, как мякину по ветру. Тебя всегда омрачают такие мысли, трибун?

Макрон прищелкнул языком и пробормотал: - Видишь? Не только я так думаю.

Катон виновато склонил голову.

– Некоторые говорят, что мое проклятие в том, что я всегда проявляю осторожность, Ваше Величество.

– Так ли это?
– Радамист не пытался скрыть своего веселья.
– Не могу понять почему. Ты должен радоваться, трибун. Сегодня мы истребим тех предателей, которые отказываются подчиняться моей воле и подрывают интересы Рима. Прежде чем день вступит в полную силу, мы одержим победу и отпразднуем ее пиршеством и лучшим вином, разглядывая головы, взятые в битве.

– Перспектива действительно заманчивая, Ваше Величество.

Радамист указал в сторону врага.

–  Я видел, что они уже выстроились к бою.

–  Да, Ваше Величество.

–  Тогда мы не должны заставлять их ждать. Откройте ворота!

Центурион Николис повторил приказ своим людям, и мгновение спустя, когда часть людей тащила толстые веревки, привязанные к железным кольцам позади каждой створки ворот, тяжелые бревна грохотали на их гигантских петлях, раскрывая вид на открытую местность за ними. Сразу же Радамист пустил свою лошадь рысью и помчался через арку, за ним последовали его люди, а затем и остальные конники, которые проворно вскочили на своих лошадей и помчались вслед за царем. Воздух наполнился грохотом копыт по булыжникам и удушающим вихрем пыли, которую они поднимали. Отряд иберийских копейщиков быстро двинулся за ними. Когда последний из копейщиков покинул сторожку, Катон кивнул Макрону, и тот закашлялся, чтобы прочистить легкие, а затем рявкнул, и приказ был передан центурионами дальше по улице.

Катон возглавлял штабной отряд и знаменосцев, а люди Макрона синхронно зашагали прямо за ними. Преторианцы и вспомогательные пращники вышли из города и двинулись по дороге, ведущей на запад, к врагу. Лагерь располагался справа, в двухстах шагах от них, и они должны были пройти на крайнем расстоянии от лучников, выстроившихся вдоль ближайшего вала. Небольшая группа иберийских конных лучников мчалась через переднюю часть лагеря, чтобы беспокоить защитников и поднимать пыль, чтобы скрыть остальную часть царской армии, марширующей на битву. В этот момент Катон увидел, как одинокая стрела взлетела высоко в воздух, замедляясь на вершине своей дуги, прежде чем нырнуть и стремительно устремиться к римлянам. Большинство других стрел упало, впившись в землю и ненадолго продолжая вибрировать древками и оперением, прежде чем принять вид тонкого пустынного цветка. Только один из преторианцев был ранен, на полпути вниз по колонне, когда наконечник пронзил его голень и вынудил его выпасть и сесть на обочине дороги, немедленно когортный хирург выбежал из рядов штабного отряда, чтобы осмотреть рану.

Вскоре они оказались вне зоны досягаемости, и перед ними была хорошо видна земля. Линия врага тянулась на невысоком возвышении, и Катон не увидел следов каких-либо резервных формирований позади нее. Кавалерия, в основном конные лучники, стояла подле своих коней на каждом фланге. Правый фланг доходил до широкой полосы тростника, произраставшего вдоль реки, а левый оставался на участке открытой земли. Слева, в 800 метрах дальше, виднелась тонкая полоса фруктовых деревьев. Катон видел, что у конницы Радамиста было достаточно места, чтобы обойти вражеский фланг, нанести ему удар с тыла и лишить всякой надежды на бегство, как только иберийские копейщики и римляне прорвут центр. Как только основная часть царской кавалерии приблизилась к противнику, она остановилась и начала выстраиваться длинной линией против мятежников. Копейщики выстроились сразу за ее центром, где на своих лошадях сидели Радамист и его телохранители. Чехол нового царского штандарта был снят, и мгновение спустя длинный шелковый вымпел уже лениво развевался на слабом ветру, утреннее солнце делало рисунок красного льва ярким и огненным.