Кровь в моих жилах
Шрифт:
Знания Громова о магии.
Его хорошее отношение к баюну.
Его вечные оправдания действий опричников.
Его знания о Нави или мертвомире, как осторожно сперва сказал он.
Его шрамы на спине… В монастырях кромешников суровые нравы и аскеза. Там до сих пор практикуются телесные наказания и умерщвление плоти.
Шестеренки-факты плотно сцепились — каждый зубчик нашел свое место: Громов — бывший кромешник. Выгоревший по какой-то причине и выпущенный в мир.
Она снова повторила про себя: «Громов кромешник». Возражений не последовало. Иных версий его знаний
Хотя… И что с того, что Громов кромешник? Она сама кромешница.
Она язычница, пусть не по вере, а по воле рождения. Только язычники верят в Навь и могут туда попасть. Значит… И Громов… И кромешники тоже…
Она с трудом сглотнула. Ноги обмякли, и она не упала лишь потому, что мертвой хваткой вцепилась в стол. Только ледяное отупение после Нави было ей оправданием. Она осознала, что кромешники — язычники. И их «монастыри» — совсем не монастыри, а, получается, языческие храмы. Храмы, заменившие капища и дожившие до наших дней!
Шестеренки бешено крутились, сталкиваясь друг с другом и неожиданно цепляясь за новые воспоминания.
Холодная ладонь лешего.
Его слова.
«Глупенькая нечисть.»
«„Жить“ не умеет быть кромеж.»
Она… Громов… Кромешники… Они все нечисть. Высшая нечисть, которая неотличима от людей, которая спокойно ходит по солнечному свету, которая заходит без последствий в храмы — кромешники сопровождали императоров на обедни, не говоря уже о Пасхальных ходах.
Светлана закрыла глаза, вспоминая. Там в Сосновском, когда Громов стащил с себя сорочку для раненого баюна, а она еще глупо возмущалась его волосатости на груди, на нем не было креста. Не было.
Рука дернулась к вороту блузки. Там прятался крестик, дарованный ей с рождения. Её носили в храм, её крестили — она это знала точно. Она посещала церковь, она молилась, она принимала причастие, она прикладывалась к иконам… Она высшая нечисть, которая способна перенести все это.
Стало нечем дышать. В ушах грохотали барабаны, заглушая тревожные голоса Михаила и Александра. Сейчас ей было не до них.
Нечисть не рождается. Она вылезает из Нави. У Александра Еремеевича никогда не было матери-дворянки и отца из купечества или разночинцев. Он вылез из Нави и спокойно стал жить в мире под солнцем, как все кромешники.
Мысли хаотично скакали дальше. Если кромешники язычники и нечисть, то… Десять лет назад в день, который Светлана почти не помнила, на капище у Обводного канала они не раскрыли жуткую тайну императрицы Екатерины Третьей, регентом правящей до совершеннолетия цесаревича. Они изначально знали, что она язычница. Они веками знали, что Рюриковичи — язычники. Что они тогда не поделили на капище? Что заставило их предать Екатерину? Что императрица могла сделать такого, что против неё восстали даже кромешники?
Дело в венчании Рюрика на царство? Тогда, когда он принял тьму…
Шестеренки мыслей бессмысленно крутились, не цепляясь одна за другую. Слишком мало данных. Некоторые вольнодумцы даже доказывали, что никакого Рюрика на Руси не было. Что сведения о Рюрике всплывают впервые в «Повести временных лет», что патроним Рюриковичи придуман относительно недавно. Патроним, императорским родом превращенный
Или дело в крещении Руси чуть меньше тысячи лет назад?
Где искать ответ, что могли не поделить кромешники и Екатерина Третья?
Дело в опричнине, возникшей при Иване Грозном?
Светлана ничего не понимала. Земля ушла у неё из-под ног, заставляя закрывать глаза — это Мишка не выдержал, подхватил её на руки и куда-то понес.
Александр Еремеевич что-то выговаривал Синице: что-то о пледах, что-то о госпоже Нееловой, что-то про чай… Светлана смотрела на него и не понимала: если он выполз из Нави, если он способен жить в кромеже, если он нечисть, то почему с выгоранием его сил он остался жив? Он же… Жив? Он же не нежить — он прикасается к серебру. Он… Почему он жив. И почему бог допустил появление Светланы на этот свет. Она высшая нечисть, рожденная от человека.
Её опустили на диван, тот самый, продавленный, жесткий, безумно холодный. Мишка стащил с неё шинель, Громов принес плед и укутал Светлану, потом присел у её ног и, извиняясь, принялся расшнуровывать ботинок. Его голос доносился откуда-то издалека, словно из гулкой бочки:
— … Светлана Алексеевна, простите, что так поступаю, но время поджимает. Вы были в мертвомире. Он цепкий и опасный. Его частички остаются на человеке и проникают в наш мир. К сожалению, надо почистить, а лучше уничтожить всю вашу одежду.
Мишка ожил и, стаскивая с ноги Светланы второй ботинок, злоехидно сказал:
— И обувь тоже! Уничтожить! Не волнуйся, свет моей души — я сейчас поеду и все тебе куплю.
У Светланы даже сил не хватало, чтобы возразить или напомнить о ждущем Михаила Рогозине. Холод вернулся исподволь, но новой сильной волной. Он с головой накрыл её, мешая дальше думать о кромешниках, Громове и случившемся в Санкт-Петербурге десять лет назад. Она вернется к этому позже, когда сможет размышлять адекватнее. Она застонала бы от боли, но холод, раздирающий её, залепил ей рот.
Громов кашлянул, побелел от боли, но продолжил, как ни в чем не бывало, выпрямляясь:
— Сейчас приедет госпожа Неелова, Агриппина Сергеевна, она хорошая потомственная ведьма — надеюсь, она поможет.
Мишка тоже вскочил на ноги:
— Может, мне самому за ней съездить? Напомните адрес.
Дверь со скрипом под Демьянино: «Я смажу петли, чесслово, вашбродь!» — открылась и оттуда донеслось женским голосом:
— Никуда никому ехать не надо, господа!
Светлана с трудом повернулась — Неелову она никогда не видела, хоть и читала её досье в картотеке магуправы: сорок вроде лет, не замужем, дар сильный, светлой направленности, больше обережный, чем атакующий. Вошедшая женщина на сорок лет не выглядела, лет на тридцать — не больше. Высокая, ладно сложенная, явно сильная, одетая в новомодные узкие штаны и свитер под горло. Русые, кудрявые мелким бесом волосы заплетены не были — ведьма же. Они падали шикарной волной ниже плеч — и как не мешали? В руках она держала корзину, откуда щедро, густо пахло разнотравьем — как летом на покосе. Запах, от которого кружится от счастья голова, и мало кто думает, что на самом деле это запах умирающей травы.