Кровь в моих жилах
Шрифт:
— Не подходи! — продолжал увещевать её Мишка. — Тут какая-то дрянь — она ползет с петли на Ивашку и на меня. Жирная, такая лоснящаяся, как… как… как… Дрянь какая-то!
— Миш!
— Не подходи! — с криком выпрямился стоящий на коленях Мишка, и Светлана заметила: как нити патоки, тьма лилась с княжича на Ивашку и словно клубок безголовых гадюк бросалась вновь на него, закутывая с ног до головы. У Ивашки только рот и был свободен, и то тьма пыталась залиться в него, с громким бульканьем пузырясь на каждом
— Да твою же жжжжж… — У лешего не нашлось подходящих ругательств. — Свиристелка, спасай!
У Мишки только на груди и оставался просвет — там, где под одеждой прятался крестик.
— Свет… — булькая тьмой, прошептал Мишка. — Негасимый светоч… Прошу, Светланка!
Негасимый светоч сжигает все. Даже душу. К такому Светлана была не готова.
Она отшатнулась назад, пытаясь ускользнуть от липких нитей, рвущихся к ней. Они не сгорали даже от боевого огня. А свою тьму Светлана поймать и обуздать не могла. Пыталась, но тьма — это просто отсутствие света. Как её поймать? Как кромешники управляют ею…
— Милая, — завопил леший, — хватит играться! Иди кромеж! Только там ты сильна.
— Я не кромешница… — призналась Светлана, глядя, как тьма заволакивает серые с зелеными крапинами глаза Мишки. Она же их только сегодня рассмотрела…
— Не время спорить, свиристелка… — Леший взмахнул рукой, останавливая время. Мишка, тьма и Ивашка замерли, как застыло все вокруг, кроме Светланы. — Меня хватит ненадолго. Иди кромеж. Там ты сильна. Тут ты тьму не покоришь.
— Дедушка, я не умею.
Леший непритворно вздохнул:
— Бедная ты, бедная. Ничему тебя не научили. Дар дали, и дальше живи, как хочешь.
Светлана взмолилась:
— Дедушка, пожалуйста, помоги!
— А я что делаю, — он сполз со своего елового ствола, совсем мелкий, сгорбленный от старости и борьбы с окружающей благостью, и подошел, хромая к Светлане. Протянул ей свою холодную, затянутую корой и мхом ладонь. — Руку давай, горюшко ты мое. Пойдем, нечисть ты глупенькая.
Светлана, как Мишка раньше, возмутилась его словам:
— Я не нечисть!
Леший осмотрел её жалостливо и потянул за собой:
— На нежить ты не похожа.
— И не нежить, — отрезала Светлана, послушно шагая за лешим непонятно куда. Деревья оставались на своих местах. Миша с Ивашкой тоже. Даже звезды на небе были все там же, а Светлана делала шаг за шагом и шла… Куда?
— Не нежить, не нежить, — успокоил её леший. — Только «жить» не умеет быть кромеж миров.
— Дедушка, поясни.
— Эх, дитя, дитя… Ты кромешница. И ты потому кромешница, что умеешь быть кромеж миров. Между Явью и Навью. А не потому ты кромешница, что вышла из кромешного пекла. Не учили, да? Думала, кромешники — исчадья… Как там у людей говорят…
— … ада. И твари адовы…
— Эх ты… Ты кромешница. Ты не
Над Светланой вновь сомкнулись тяжелые, ледяные воды Балтики, как десять лет назад во время «Катькиной истерики». Оказывается, она тогда не утонула не потому, что её кто-то спас, а потому, что её не убить в Яви, не убив при этом в Нави.
— Только не спеши в Навь. Делать тебе там нечего. Стой кромеж, поняла? Кромеж — это не где. Это не когда. Это между. Поняла?
Светлана не понимала, но послушно кивала. Они шли и шли в никуда. Леший продолжал увещевать:
— В Навь не суйся — одна оттуда не выйдешь. Навь опасна. Навь коварна. Не ходи в неё — я не смогу тебя оттуда вытащить. Уйду за тобой в Навь — тут лес забудет колыбельную мою, и твой Мишка станет навьей тварью. Сожрет его навья тьма — уже не вернешь его. Поняла?
— Поняла, дедушка. Поняла.
— Иди. Только ты можешь жить кромеж. Только там ты властна над светом и тьмой. Любой тьмой. Даже проклятой.
— Спасибо, дедушка.
Его ладонь выскользнула из её пальцев. Он остался где-то позади. И в то же время рядом. Она слышала его тяжелое, сиплое дыхание. Она шла, закрыв глаза, и сама не знала куда. Или когда. Только внезапно поняла: пришла. Словно домом пахнуло. Словно вынырнула наконец из липкого кошмара и проснулась. Она открыла глаза.
За спиной Светланы колыхалась светлой завесой жизнь. Впереди туманом расстилалась Навь. Наверное, тут, между светом и туманом, и была та самая грань, про которую говорил леший. Не где, не когда, а между.
Светлана оглянулась назад, видя сразу и далекий Суходольск, и Матвея, упрямо шептавшего себе под нос: «Не уходи! Не уходи! Не слушай!» — и близкий лес, где черной, оплывающей тьмой фигурой застыл Мишка, стоя на коленях перед Иваном и продолжая держать петлю, не давая ей убить парня. Тут рядом под рукой был и Финский залив в полузатопленных дворцах и домах, и теплые волны далекого моря, и даже бабушка была рядом — только руку протяни, но признает ли она свою неродную внучку?
А за спиной Светланы из тумана раздался недоверчивый вздох и внезапный крик:
— Доченька! Царевна моя!
Светлана дернулась на крик отца, забывая обо всем. Она наконец-то вернулась домой.
— Куда ты, свиристелка!!! Нельзя туда!
Глава двенадцатая
Мишка и Сашка краснеют, отказываясь греть
Туман звал родным голосом.
Туман колол ледяными иглами, замораживая и разум, и тело.
Туман обещал ответить на все вопросы, туман клялся, что в нем скрыты отгадки на все, что происходит в жизни Светланы.