Кровь. Закат

Гладов Олег

Увидел он узкую полоску тьмы в расширяющуюся щель. Кусочек непроглядной ночи. Краешек мрака.

– Давай! – крикнул Егор.

– ДАВАЙ!!! – оглушительным эхом все остальные.

Ему сказали, что он ее найдет – и он нашел ее.

Ему сказали, что она там будет – и она была там.

Он шел по ней своими железными ножищами. По самой настоящей железной дороге с рельсами и шпалами.

Все ему было по силам. Он мог все.

Он был локомотивом. Чувствовал силу, неумолимо толкающую его

вперед. Бушующую в его груди паровозную топку, в которую бесперебойно подбрасывают черный от злости уголь – метают лопату за лопатой без устали.

Кровь, беснуясь, мчалась по венам. Горячими селевыми потоками шумела в голове.

Все ему было по силам. Он мог все.

Он шел по подземелью, положив огромные кузнечьи клещи на свои раздавшиеся в стороны, еле помещающиеся в эти узкие тоннели безбрежные плечи. Едва не задевая ими грубо стесанные стены, справа и слева.

Он шел в полной темноте и видел в ней все до мельчайших деталей, мог рассмотреть каждый камешек, спрятавшийся в ней. Да и саму темноту в подробностях, если бы ему это понадобилось, все эти черные молекулы из которых она сплетена.

Давно осталось позади высохшее русло древней подземной реки, ее истрескавшееся дно, следы ее былого могущества: когда-то волочила она свое длинное змеиное тело по этим коридорам, прогрызала себе путь сквозь толщу земли, жевала камень. Да все силы, видать, на это и положила. Изошла на нет. Напоила собой корни скал, растущих из недр земли, корни этого железного города, проросшего сквозь гору и впившегося в небо каменными спицами-трубами.

Он видел куски минералов, срезы земной коры, странные следы… ходивших тут до него? Или тех, кто ходил тут до них? Он видел окаменевшие останки древних рыб, покоящихся в камне, отпечатки невиданных растений. Чувствовал тепло, которое излучали стены.

Он чувствовал все. Все. Кроме времени. Оно не стояло. Не летело. Не двигалось в обратном направлении. Не мог он ощутить его присутствия, его упругий уверенный ход. Его здесь не было. Он не мог припомнить момент, когда оно пропало. Когда исчезло, оставив его одного в этих бесконечных коридорах. Неужто правду говорил Егор? Нет тут его?

Не мог сказать он, сколько шел он до того, как увидел тускло мерцающие во мраке рельсы. Долго ли коротко ли – а вышел к ним. Встал на колени и, как учили, приложил ухо к полотну. Ощутил холод металла. Затаил дыхание. Вслушался. Ничего не услышал. Другим ухом приложился – то же самое. Тишина.

Встал на ноги, поправил клещи на плече и к ним свое ухо прислонил – может, подскажет что Волчья Пасть? Промолчала она, а может действительно что шепнула – только пошел он по железной дороге дальше, куда глаза глядят.

Видел штреки, вырубленные в горной породе, похожие на кельи, уходящие влево и вправо от рельсов, полные густой молчаливой тьмы… иные из них так малы были, что только согнувшись в них сунуться можно…

Но не совался он в них, понятное дело, шел прямо, не сворачивая.

Замечал подпорки деревянные изгнившие, которыми крепили когда-то своды…

Увидел вдруг что-то впереди, что-то лежащее прямо на шпалах. Замедлил шаг. Остановился.

Кирка шахтерская. Ручка давно в труху истлела, а железное жало затупившееся ржавчина как моль изгрызла…

Глянул он вперед – и увидел их.

Не сдвинуть их с места. Обойти только. Стоят пузатые, старые, колесами в рельсы вросшие. Вагонетки. Сто лет стоят и еще столько же простоят. А ему стоять нельзя. Ему нужно мимо них пройти. Под ноги смотреть, да шаги считать.

Сошел он с рельсов и начал шепотом:

– Раз… два… три… четыре…

Все ему по силам. Все он сможет.

Главное шаги считать, да под ноги смотреть.

– Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре…

Он почувствовал первую вагонетку, проплывающую слева от него своим холодным пузатым бортом.

– Тридцать… тридцать один… тридцать два…

Вторая вагонетка осталась позади. Он не видел их. Он чувствовал их присутствие – этих недовагонов высотой ему по плечо. Этих ржавых конструкций, похожих на распиленные пополам карликовые цистерны.

Сколько их? Три? Пять?

Неважно.

Главное – сколько шагов. Их должно быть ровно сто.

– Тридцать девять… сорок… сорок один…

– Жили они, были, да померли, – голос ему в спину.

Собирался сказать «сорок два» да поперхнулся двумя словами этими. Застряли они у него в горле. Встал как вкопанный. Выступил холод могильный инеем на стенах. Загустела кровь в венах от него. Потух огонь – дыра вместо него в груди. От голоса этого.

– Померли да ожили, да? Так же там было, да?

Детский голос. Голос ребенка. Заполнил собой весь этот коридор. Вылетело все у него из головы. Не мог он пошевелиться. Ни ногой, ни рукой двинуть.

– Ожили, да стали жить опять, да? Как там дальше?

Зажмурился он изо всех сил.

Что бы ты ни услышал.

Что бы ты ни увидел.

– Никак не вспомню, что там дальше… – этот тоненький голосок, как хрустальный колокольчик. Как пение маленькой птички.

– Ну что же ты молчишь? Никто ведь кроме тебя этой сказки не знает…

– Сорок два… – дрожащими губами прошептал он, не разжимая глаз.

– Потому что нет такой сказки… Потому что сам ты ее выдумал…

Он схватил Волчью Пасть обеими руками и выставил ее перед собой словно меч. Он заставил себя. Он сдвинул себя с места. Он сделал шаг.

– Сорок три… – еле слышно.

– Расскажи ее еще раз, эту сказку… Никто ее кроме тебя не знает… никто кроме тебя, так не сможет рассказать…