Кровавая жертва Молоху
Шрифт:
«А сейчас – не будь у меня шахты, этого дома? Кто я тогда? Мир знает господина директора. А кто знает Яльмара?
Элина, – думает он. – Вправду ли она любила меня? Любила ли? Все эти мужчины, сворачивавшие шеи ей вслед. Письма, которые они подкладывали ей под дверь».
Он отчетливо помнил мягкость ее кожи, юное упругое тело. Свое удивление тогда, в начале – что она желает его, такого старого, ведь он годился ей в отцы.
Грудь сжимается, ему тяжело дышать, сигара падает в снег. Ему становится страшно:
«Это всего лишь усталость, – твердит себе Лундбум. – Ничего особенного. Просто переработал».
Неуклюжей походкой он возвращается в дом, расставив руки, чтобы удержать равновесие. Войдя, тяжело опускается на скамью в прихожей.
Ясное дело, мальчик мог бы быть его сыном. Но она ничего не возразила, когда он усомнился. Да и как бы он смог позаботиться о нем? Малышу нужна мать. И он знает, что Щепка и ее жених взяли его себе.
Так будет лучше.
Дом уныло молчалив. В кровати лежат лишь бутылки с горячей водой.
С усилием поднимается он по лестнице в спальню, с каждым шагом повторяя: «Так будет лучше. Так будет лучше».
«Десять миллионов», – думала Ребекка по дороге домой. Акции лежали в ее сумочке на заднем сиденье.
«Канадских долларов», – повторяла она про себя в растерянности, стоя с ними в руках посреди кухни. В конце концов она засунула их под кучу счетов, лежавших на письменном столе.
– Я должна забрать Маркуса, – сказала она собакам. – Подождите меня здесь.
Однако едва она открыла входную дверь, Вера воспользовалась случаем и выскользнула наружу.
– Ну да, понятное дело, – проговорила Ребекка, открывая дверь машины. – Как будто ты когда-нибудь прислушивалась к тому, что я говорю. Стало быть, ты поедешь со мной за Маркусом?
Вера запрыгнула на переднее сиденье. Ребекка слышала, как в доме обиженно скулит Щен.
Она ехала по гравийной дороге, пока не добралась до тропинки, ведущей к реке Раутасэльвен.
Последние лучи солнца исчезли. Небо было темно-синим. В просветах между облаками проглядывала луна. На ветвях деревьев дрожали капли влаги. Пятна снега на земле мерцали в темноте, как зеркала.
Тропинка была скользкая, видимость нулевая. Бревенчатая дорожка через болото оказалась еще хуже.
Вера неслась легким бегом на когтях, но и она, и Ребекка пару раз поскальзывались и плюхались в болото.
Когда они перебрались на другую сторону, у Веры был мокрый живот, а Ребекка промокла до колен.
В ботинках хлюпала вода. Пальцы ног тут же начали мерзнуть.
Домики вдоль реки стояли темные, пустые и брошенные. Лодки перевернуты вверх дном. Велосипеды, песочницы и уличная мебель накрыты брезентом.
Ребекка задумалась, какой же из домиков одолжила у знакомых Майя.
– Ну что, нам остается только идти дальше, – сказала она Вере.
Собака
Дверь открыла Майя Ларссон.
– Ой! – сказала она, увидев мокрые ноги Ребекки.
Она разыскала пару сухих шерстяных носков и поставила вариться кофе. Ребекка помяла руками пальцы и почувствовала боль, когда они начали согреваться.
– Эрьян и Маркус пошли вверх по течению, чтобы порыбачить, – сообщила Майя. – Будем надеяться, что они не поскользнутся и не разобьют себе головы в темноте. Думаю, они скоро вернутся. Сними джинсы, пока ждешь. Хочешь бутерброд с печеночным паштетом?
– С удовольствием, я не обедала. Ты знала, что у Суль-Бритт был единокровный брат?
– Нет, да что ты говоришь! Она всегда говорила – дескать, хорошо, что я есть, потому что у нее самой нет братьев и сестер. Подожди, я должна сосчитать, чтобы кофе не получился слишком крепкий. Эрьян считает, что в хорошем кофе ложка должна стоять.
– Стало быть, она сама об этом не знала?
Майя Ларссон включила кофеварку и достала из полиэтиленового пакета буханку хлеба. В ее движениях была какая-то задумчивость. Она медленно нарезала хлеб ровными одинаковыми ломтиками, намазывала масло и паштет, словно писала картину.
– Нет, я должна была бы сильно удивиться. Но ведь у всех семей есть свои маленькие тайны. Не так ли?
Она положила бутерброды на тарелку перед Ребеккой.
– Она мне ничего не говорила. Но, думаю, она должна была знать – во всяком случае, после смерти отца.
Телефон Ребекки пискнул, сообщая о приходе эсэмэски. Майя Ларссон отвернулась, доставая из шкафа две кружки для кофе. Ребекка вытащила телефон из кармана куртки. Это было сообщение от Сони на коммутаторе. «Единокровный брат Суль-Бритт Ууситало, – писала она. – Посылаю имя, личный номер и фото в паспорте по электронке».
Ребекка открыла почту.
«Эрьян Бекк, 19480914-6910».
Ребекка перестала дышать. Прошло несколько секунд, прежде чем загрузилась фотография в паспорте. Она сразу узнала мощную светлую шевелюру.
– Послушай, – начала она, изо всех сил стараясь говорить своим обычным голосом, – а как, ты говорила, вы познакомились с Эрьяном?
«Проклятье! – стучало у нее в голове. – Черт! Черт! Черт!»
– По весне он пришел проверить мои счетчики на воду, – ответила Майя, ставя на стол чашки.
– А разве сейчас мы не сами их считываем и посылаем данные?
– Да, я так и делала. Но у них возникли проблемы с компьютером, и часть информации пропала. Так или иначе, у меня во дворе стояло засохшее дерево, которое норовило упасть на мой сарай. И он предложил спилить его. С этого все и началось. А почему…