Кровавая звезда
Шрифт:
Завтрак прошел в безмолвии. Еще через час, когда убитый наставник готов был разразиться потоками слез, барон пожал ему руку.
— Любезный поэт, не волнуйтесь. Берите мою коляску, скачите в Рим. Бы встретите графа и с ним вернетесь.
Василий Андреич горько усмехнулся.
— Бахон пхав! — воскликнул Цесаревич. — Я знаю, вы боитесь оставить меня, но ведь это стханно. Со мной Алексис; наконец, и я не иголка.
Жуковскому чудилось: неодолимая сила толкает его полететь за Виельгорским. Да и как же иначе? По расписанию русский посол
Осунувшийся, пожелтелый, мчался Жуковский на четверне вороных. Храпели, озираясь, огромные кони, роняли пену; горбатый кучер свистал по-птичьи и щелкал на лошадей.
С отбытием Василия Андреича замок ожил. Красные флаги затрепетали на древних башнях; звенел за обедом веселый смех; шампанское шипело. С гостями барон повел себя как добрый товарищ: острил, подливал вина, рассказывал анекдоты. Наследник громко смеялся, шутил, приглашал голландца в Россию и даже позволил себе осудить Августейшего родителя, узнав, что барон был выслан в двадцать четыре часа. Гета, раскрасневшись, хохотала. За десертом она вдруг вскочила на стол и, гремя запястьями, прошлась по скатерти среди бутылок и блюд.
Обед окончился и баронесса исчезла. У Наследника в голове изрядно шумело, и Толстой слегка покачивался на ходу. Оба однако приняли предложение полюбоваться волшебным фонарем.
Пройдя оранжереями к зверинцу, все трое очутились в просторной зеленоватой комнате. У стены против двери натянуто квадратное полотно; под ним моргает в клетке большая обезьяна.
Голландец предложил гостям присесть.
— Ваше Высочество, я попрошу вас и графа взять на минуту терпения. То, что я намерен вам показать, относится к области вещей, науке неизвестных. Всякое явление существует в пределах вечности и может всегда повториться. На этом экране вы увидите любое событие из жизни прошлой и будущей. Благоволите назвать, Ваше Высочество, что вам угодно видеть.
— Я стахаюсь пхошлое забывать, а о будущем не думать. Покажите, если можно, моих ходных.
Барон поклонился. Чу! Легкое жужжанье; полотно осветилось, сделалось лунно-прозрачным, на нем зазмеились тени. Гостиная Петергофского дворца; люстра, стулья, картины, стол. На диване Государыня с дочерьми; Государь в сюртуке без эполет читает вслух. Но вот он, положив книгу, встал; великие княжны подходят проститься; он нежно благословляет их. Сердце Наследника сжалось; готовый заплакать, следил он, как сестры прощались с матерью. Жужжанье стихло. У стены белело мертвое полотно.
— Но это удивительно. Бахон, вы волшебник.
— Нисколько, Ваше Высочество. Мир основан на самых простых законах. Все доступно разуму. Я мог бы поговорить с вами на расстоянии, прокатить вас в экипаже без лошадей, даже промчать по воздуху. Загадок нет, все понятно. Открытия мои завершают величайшее дело, начатое Адамом.
— Но
— Нет, любезный граф, не за это. Бог их наказал за ослушанье. Возможно, что Он опасался соперничества людей. Что же показать вам?
Алексис не сразу ответил.
— Я бы хотел… увидеть свою смерть.
— Что ты выдумал? — сердито сказал Наследник.
— Нет, мне очень хочется. Барон, можно?
— Хорошо. Только прошу вас хранить спокойствие.
Полотно, зашипев, опять осветилось. Пред большим столом в креслах дремлет, опустив волосатую голову, изможденный старик. Задыхаясь, приподнял он желтое лицо; глаза закрылись, голова упала на стол. Все исчезло.
— Когда это может случиться?
— Не знаю.
Василий Андреич успел примчаться в Рим засветло. Коляска, прогремев по мощеным улицам, остановилась у старинного палаццо.
— Дома граф? — спросил Жуковский, спеша по лестнице.
— Тише, Василий Андреич, тише, — отвечал ему сверху голос Гоголя. — Жозеф в постели.
— Как?
— Еще дорогой захворал. Жар, схватки в груди.
У Жуковского руки опустились. — Отец при нем?
— Сдается, тут не обошлось без чертовщины. Старый граф хотел быть в Риме вчера. Почему он задержался, не придумаю.
— Что сказал доктор?
— Что все они говорят. Опасно, но есть надежда. Однако Жозеф просил привести священника; бегу в посольство.
Василий Андреич не сразу узнал Виельгорского: так изменился он за ночь. Шопотом приветствовал Жозеф огорченного наставника.
— Но Цесаревич… как могли вы его покинуть? Ради Бога, Василий Андреич, вернитесь… ох, больно…
Жозеф закрыл глаза. Жуковский тихо вышел и опустился на кресло у самой двери.
— Здесь больной? — спросил осторожный и твердый голос. — Сведите меня к нему.
Пред Жуковским стоял аббат.
Василий Андреич привстал, готовый исполнить просьбу, походившую на строгое приказание. Но тотчас замялся.
— Видите ли, святой отец… Садитесь, прошу вас. Граф Виельгорский хочет причаститься по православному обряду.
— Это неправда. Граф Виельгорский католик и верный сын римской церкви. Пустите меня.
— Но, святой отец, извините… Это насилие.
— Насилие? Тогда я отсюда иду прямо в Ватикан.
— Святой отец, простите, пожалуйте сюда. Вы настоятель здешнего прихода, не так ли?
— Я из аббатства Сан-Донато, — сухо ответил, скрываясь за дверью, гость.
Снова шаги: это Гоголь привел священника.
— Отец Владимир? Откуда?
— А из Флоренции. Вчера приехал. Где же болящий?
— Батюшка, я перед вами виноват. — Василий Андреич рассказал о суровом госте.
— Что делать?
— Делать теперь уж, конечно, нечего. Мы, православные, все так. Стоит крикнуть, сейчас и уступим. Аббат вас папой стращал, а вы бы пригрозили Государем.
Жуковский потупился.