Кровавый пир
Шрифт:
Холопы не посмели ослушаться. Удары посыпались на спины Первунка и Мухи, но, верно, те удары были не крепки, потому что они сами встали на ноги.
– Ты, Ермил, сведи их в клеть да запри! Я ту бумагу прочту, а после обеда сыск сделаем!
Сергей прямо прошел к отцу, положил бумагу и рассказал, какое дело.
Лукоперов побледнел:
– Ой, уходить надо! А что в грамоте-то?
– Да не знаю я. За попом сходить надо! Ей, Федька, позови отца Андрея. Да не мешкотно!
Отец Андрей был еще молодой человек.
Он
– Нам лишь бы по книгам читал! – сказал Лукоперов. – Службы-то править нельзя, церкви не ставил, а так утреннюю али вечернюю, акафисты почитаешь
Он вошел, покрестился, поклонился Лукоперовым и спросил:
– Что требуется?
– Да вот, батька, почитай-ка нам! – сказал Лукоперов.
Поп взял в руки бумагу, быстро просмотрел ее и покачал головою:
– Богомерзкая!
– Да что в ей?
– Прелестное письмо от некоего вора и богоотступника, Стеньки Разина!
– Что! – крикнул нетерпеливо Сергей. Поп откашлялся и начал читать:
– «Ей вы, холопы да кабальные люди, голь кабацкая да посадские горькие, иду я до вас, Степан Тимофеевич, суд и правду чинить над воеводами, да боярами, да дьяками, да приказными, да над всеми начальными людьми, от коих по земле Русской всем теснота и обида…»
Дальше в письме говорилось, что всем холопам будет воля казацкая. Пересчитывались вины боярские. Говорилось, что они царевича Алексея Алексеевича да патриарха Никона извести хотели, а теперь он, Степан Тимофеевич, их на Москву везет и зовет всех подневольных людей подняться ему на помощь.
И чем дальше читал поп грамоту, тем бледнее делались лица Лукоперовых.
– Ну, ин! – закричал Сергей. – Я им покажу! Я с Мухи кожу сниму.
– Пожди, Сережа, подумаем!
– Чего думать? Страху нагнать на них надобно!
В угрюмом молчании прошел у них обед. Слышно было только в тишине, как гудели мухи, носясь стаей по горнице.
– Допрос учинить надо, – сказал наконец Лукоперов.
– Я ужо учиню! – с злой усмешкою ответил Сергей.
Они разошлись по горницам. Сергей ушел в повалушу, а сам в свою опочивальню.
Но заснуть он не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Мерещились ему угрюмые лица холопов, представлялась высокая виселица и припоминался Василий с искаженным злобою лицом.
– С него и все беды пошли, – бормотал он. – Эх, Сережа! Горяч ты, горяч, сынок мой возлюбленный!
Долго он ворочался без сна и наконец не выдержал и поднялся с лавки. «Квасу испить на крылечке», – подумал он и медленно направился к крыльцу.
– Федь!.. – закричал он, выходя на крыльцо, и вдруг замолк и присел от ужаса. Глаза его почти вылезли из орбит, словно кто сдавил ему горло, лицо позеленело и борода
И было ему с чего испугаться. На высокой перекладине высокого крыльца качался на веревке труп Ермила…
Сергей вскочил от пронзительного крика отца, а тот вбежал и обессиленный повалился на пол.
– Батюшка, что с тобою? Что приключилось?
– Там… там… – бормотал Лукоперов.
– Что там? На, квасу испей! Да что случилось-то?
Лукоперов, стуча зубами по краю ковша, отпил квасу и несколько оправился. Сидя на полу, указал рукою на окно и сказал:
– Там… на крыльце… Ермил…
– Ну, что Ермил?..
– Повешенный!
– Что – о? – Сергея охватил в первый раз настоящий страх. – Что ты сказал?
– Повешенный! Это его холопы! Теперь нас будут! Ох! Говорил я, идем в Саратов! Доченька-то, доченька!
Сергей затрясся:
– А с ней что?
– И не убьют, разбойники.
Сергей сразу оправился. Решимость овладела им. Он опоясался саблей, взял в руки чекан и сказал отцу:
– Полно! Пойдем, что ли!
– Брр!.. – задрожал старик, поднимаясь с полу.
Он боялся идти, но еще страшнее было для него остаться одному. Он поднялся и пошел следом за сыном.
Они вышли на двор. Кругом царила мертвая тишина. Нигде не было видно ни живой души, и только над крыльцом одиноко качался труп удавленного Ермила. Сергей перекрестился и отвернулся.
Твердым шагом он прошел двор и заглянул в холопскую избу. Она была пуста. Он заглянул в другую – то же. Тогда он прошел к общей избе, трапезной и распахнул в нее дверь.
Человек тридцать угрюмо толпились в ее углу, и между ними Еремейка.
– Ей, вы! – зычно крикнул Сергей, и все испуганно вздрогнули и обернулись. Сергей увидел, что это все недужные или еще малолетние для работы. – Где остальные?
– Ушедши! – ответил паренек лет двенадцати.
– Куда?
– А в лес!
– Уйдем! – бормотал Лукоперов.
– Костька, Фролка и Мишка, приведите до меня Первунка и Муху, а вы – батюшке на помогу! Живо! Батюшка, делай сборы! – сказал он отцу.
– Сними того…
– Подите снимите Ермила с веревки, – приказал Сергей.
Гнев бушевал в нем, но он видел, что сейчас он бессилен. «Ужо будет, – думал он, – со стрельцами вернуся».
– Милостивец, – сказал, возвращаясь в избу, Фролка, – они убегли!
– Как?
– Убегли. Изволь сам поглядеть!
Сергей в ярости скрипнул зубами.
– Ты чего здесь, старик! – накинулся он на Еремейку. Тот сверкнул глазами, но сдержался.
– Кабы не я, так, может, и ты бы с батюшкой тоже качался, – сказал он глухо и, прежде чем Сергей опомнился, вышел из избы.