Кровавый пир
Шрифт:
– Оставь их, – заговорил испуганно отец, – давай сбираться лучше. Забирай животы, сынок. Ну их! Еще вернутся!..
Они пошли по конюшням и сараям. Часть экипажей была поломана, и они отыскали только возок да четыре телеги. Из коней осталось только голов пятнадцать самых негодных.
Старик ничего не видел и только торопил с отъездом.
– Милостивцы, пособите! – говорил он своим холопам. – Родимые, не оставьте!
Наташа сидела в своей светелке, охваченная ужасом. Время обедать, а Паша не приходила. Время
Они пронеслись, замерли, и снова наступила тишина, тишина ужаса.
Наташа стала звать свою девушку и кричала, пока не устала; а потом в бессилии опустилась на табуретку и задумалась. Неужели ее хотят здесь схоронить? За что? Разве она не любила отца? Брата?.. При этой мысли она вздрогнула. Ей припомнился Василий.
– Вася, милый Вася, – зашептали ее губы. – Выручи меня из злой неволи! Конца ей не вижу. Где ты, сокол мой?
В это время послышался стук в дверь и ласковый голос отца:
– Доченька, Наташенька, отопрись!
Она вскочила на ноги и подбежала к двери:
– Как же отпереться мне, батюшка, ежели ключ у тебя!
– Ахти, Господи! – выкрикнул отец, и снова все смолкло. Наташа упала на колени.
Что такое деется?..
Через несколько минут послышались шаги. Кто-то остановился у двери, и снова она услышала голос отца.
– Не бойся, Наташенька! Отойди от двери, голубушка!
Наташа послушно отодвинулась, и почти тотчас дверь затряслась под ударами топора.
Раз, раз! Раз, раз! Еще! Еще! Лезвие топора сверкнуло из досок, и дверь открылась Лукоперов бросился к своей дочери и обнял ее:
– Доченька моя милая. Бежать нам надо! Взбунтовались холопы наши! Все убегли и нам грозятся. Скорей, скорей!
Наташа сразу уразумела опасность. Она быстро склала в сундучок несколько вещей, оглядела свою горенку прощальным взором, сняла с изголовья образок, благословение матери, и сказала:
– Идем, батюшка, я готова!
На дворе стояли нагруженные телеги. Шесть холопов вяло возились подле них. Сергей, вооруженный, в шлеме и панцире, сидел на коне.
– Едем! – нетерпеливо окликнул он, когда отец показался с дочерью.
– Сейчас, сейчас!
Он усадил Наташу в возок, сел сам и перекрестился.
– Трогай! – Сергей ударил пятками коня, и телеги, скрипя, выкатились из ворот.
Мрачнее тучи ехал Сергей рядом с возком, и грудь его пылала местью. Ну, думал он, горе вам, холопы! Найдется в Саратове дружина!
Они ехали до самого вечера. Наконец сделали роздых. Лукоперов с грустью посмотрел в сторону своей усадьбы и всплеснул руками.
– Сожгли! – закричал он. Все оглянулись.
К небу поднимался огненный столб, рассыпая искры…
Едва уехали Лукоперовы, как холопы вернулись на усадьбу и с криками радости принялись ее разграблять, хватая все,
– Скорей, скорей, ребятушки, неравно помощь они позовут! Не берите много-то. Добра и там будет!..
Разграбив усадьбу, холопы подожгли ее со всех сторон и под предводительством Еремейки двинулись все в Камышин…
IV
Наступило уже утро, и город Саратов проснулся, когда Лукоперовы проехали надолбы и въехали в посад. Торговые ряды уже открылись, народ сновал взад и вперед. Поезд Лукоперова медленно поднимался по узким улочкам, и Сергей должен был ехать впереди, чтобы разгонять народ. В иное время делали это его стремянные, если даже он один на коне ехал, а теперь он сам за холопа! От этой мысли кровь вскипала в нем, и он злобно махал плетью, расчищая дорогу.
– Ты не больно помахивай! – крикнул на него один посадский, отскакивая от удара.
– Оставь! Его, может, самого холопы-то нахлестали! – с хохотом сказал ему другой посадский.
– Не бойсь! Им и тут не ох сладко будет! – заметил третий, и они разбежались.
Лукоперовы въехали на свой осадный двор, выстроенный прочно, наподобие острожка. Лукоперов свел дочку в горенку, заказал своим шести холопам да седьмому дворнику беречь боярышню и вместе с сыном тотчас пошел к воеводе.
– В приказной избе воевода-то – с! – объяснил им воеводский холоп Осип.
Они прошли в приказную избу. Воевода сидел и говорил дьяку:
– Да воеводе симбирскому напиши, может, он какую силишку на помогу пошлет. Пиши: нам со своими людишками умирать впору… Да! Милостивец мой! – воскликнул он, увидя Лукоперова, и тотчас поднялся ему навстречу, раскрыв объятия. – Иван Федорович! Пришел-таки до нас, пришел! Здравствуй и ты, Сергей Иванович! О тебе думал, хотел посыл делать, а вот и ты! – и он облобызался с обоими.
Дьяк издали поклонился им. Лукоперов уныло потряс бородою.
– Мой грех, мой грех, Кузьма Степанович, что тебя впору не послушался! Слышь, мои холопишки слугу мово верного повесили, чуть нас животов не решили, усадьбу сожгли, сами разбеглись, а мы едва до сюдова добрались!
Воевода качал головою и сочувственно вздыхал:
– О – ох! И не говори! Идет к нам горюшко, шагает. Конец свету близко. Фомушка вон бегает да поет:
Берегите одежонкиИдтить к Боженьке!Ой, пойдем к нему! Близится час наш! Да что это я! – вдруг спохватился он. – У меня-то делов да делов. Простите, милостивцы! Вы пойдите-ка в домишко мой, что там-то увидите. Ой! А я в одночасие и к вам буду! – и он легонько толкнул Лукоперова. Старик с сыном вышли, за ними следом слышался голос воеводы: – Ну, ну, Егорушка, кому еще писать-то?..