Кровопийца

Ad Astra

Под куполообразным сводом журчал маленький фонтан в окружении тропических цветов и карликовых декоративных деревьев. Бело-розовые канны, хрупкие сиреневые орхидеи и раскрывшиеся под ними яркие газани, чередующиеся с ликорисами, — всё это цветущее разнообразие было окружено стаями синих махаонов и изумрудными палинурами, что плавно перелетали с одного места на другое. Быстро сообразив, что дверь за собой следует закрыть, я неуверенно прошла вперед, думая о том, можно ли мне находиться в подобном месте — не припомню, чтобы нам рассказывали об оранжерее с бабочками.

У фонтанчика, изображающего печальную

девушку с кувшином, стояла обтянутая бархатом софа с низким стеклянным столиком, на котором покоился чайный сервиз. Заметив, что от одной из кружек идет пар, я обернулась, но увидела лишь редкие растения и тонкие стволы деревьев. Полагаю, мне всё же следует вернуться на площадь и присоединиться к тем, кто решил осмотреть конюшни.

Возвращаясь к двери, я заметила трепыхающуюся бабочку, коварно попавшуюся в незаметную паутину у корней апельсинового деревца. Наклонившись, чтобы не задеть головой ветви, я присела на корточки перед махаоном, замечая быстро ползущего по коре паука. Аккуратно поддев тело бабочки пальцем, я потянула его на себя, разрывая паутину и возвращая махаону прежнюю свободу, пускай мгновенно взлетать в воздух он и не собирался. Оставшись сидеть на моем пальце, махаон красиво покачивал крыльями, отчего их цвет переливался от насыщенного синего к яркому лазурному — что ж, достойная благодарность за спасение

— Почему вы сделали это? — вдруг спросил меня бархатный голос, и от неожиданности я подскочила на ноги, ударившись головой о ветку. Махаон взлетел к порхающей стайке, и я быстро обернулась, потирая ушибленную макушку и коря себя за чрезмерное любопытство.

Губы мужчины, что стоял передо мной, даже не скривились в доброй усмешке после увиденного, и его внимательный и строгий взгляд требовал от меня ответа на прозвучавший вопрос, на который сразу ответить я не смогла. Нет, удар о ветку был не сильным, да и испуг от внезапности прошел за считанные секунды, но всё же я вдруг обнаружила себя за простым и не очень вежливым разглядыванием незнакомого мне человека. Он был высок и имел хорошее телосложение, подчеркнутое изысканным, пускай и несколько старомодным стилем. Длинный темный плащ, накинутый на плечи, открывал взору строгую, стянутую в вороте синим галстуком, черную рубашку, заправленную в прямые узкие брюки такого же мрачного цвета.

— Мне стало её жаль, — интонация вышла виноватой, но под столь серьезным взором, требующим ответа на странный вопрос, я не могла сказать иначе.

— Почему же вам не стало жаль паука? — продолжил разговор незнакомец, и только сейчас я увидела, насколько острыми и правильными были черты его лица. Возможно, именно они придавали мужчине очевидную красоту, но, быть может, черные волнистые волосы, идущие от прямого пробора до кадыка, придавали его внешности роскошь, идя вразрез с белоснежной кожей. — Вы лишили его пищи.

— Жизнь паука исчисляется годами, в то время как жизнь бабочек — месяцами. Прекратить и без того короткий срок вот так, — я кивнула в сторону паутины, — грустно, как по мне.

— Но если это был последний шанс для паука выжить, и без этой еды он погибнет?

Этот вопрос показался мне настолько несуразным, что стеснение перед красивым мужчиной мгновенно исчезло, и я недовольно нахмурилась, находя в себе силы ответить грубо. Но я не могу позволить эмоциям

взять над собой верх, ведь я совсем не знаю, что за человек стоит сейчас рядом со мной.

— Простите, но я не знаю, как ответить на этот вопрос, — деликатно я попыталась завершить тему, но вместо ожидаемого безразличия мужчина вдруг тепло улыбнулся, аккуратно беря меня за пальцы и оставляя на тыльной стороне ладони невесомый поцелуй. Такой старинный жест и такой…изящный.

— Было интересно узнать, что за вашим действием скрывается не только желание спасти красивую оболочку, — он плавно повел меня к софе, и я не стала сопротивляться. — Хотя начинать знакомство с таких вопросов было довольно грубо с моей стороны, верно? Давайте же начнем сначала, — сказал он, когда мы сели на софу, что оказалась на удивление мягкой, — моё имя Вилфорд Кроули.

Не решусь утверждать поспешно, однако, моя память не могла мне изменить так скоро, и, если судить по истории замка, то его последние владельцы носили такую же фамилию. Однофамилец или прямой потомок? Следует ли мне задать этот вопрос, что может показаться ему излишне прямолинейным?

— Беатрис…Беатрис Дэнсон. Рада с вами познакомиться.

— Значит, вы очаровательная участница затеянного эксперимента? — спросил мужчина, давая мне возможность задать интересующий вопрос.

— Да. А вы, полагаю, здесь работаете?

Задумчиво отведя взгляд в сторону, Вилфорд медленно кивнул, и в более ярком свете я вдруг заметила, насколько необычной была радужка его глаз. Я могла бы назвать её ореховой, но медные оттенки придавали этому цвету красноту, и что ещё более поразительно никакого радужного рисунка я не увидела.

— Вы разглядываете мои глаза, — с улыбкой произнес мужчина, — но ничего о них не говорите. Почему?

— Я подумала, что вам и без того, должно быть, часто о них говорят…Настолько часто, что это могло вам попросту надоесть.

Улыбка Вилфорда стала ещё шире, и он потянулся к столику, наливая в фарфоровые чашечки чёрный ароматный чай. Одну из них он любезно предложил мне, и прежде, чем сделать глоток, я уловила в запахе цветочные ноты.

— Это ассамский чай, собранный весной, — продолжил он, беря чашку тремя пальцами так, чтобы все они лишь держали ручку, но никак не входили в неё. Это был последний жест, на котором я окончательно решила, что Вилфорд придерживается настоящего этикета. — Его называют «чаем к завтраку», но я не вижу ничего страшного в том, чтобы испробовать его вечером.

Что ж, с уверенностью могу сказать то, что в сравнение с магазинным чаем этот ассамский чай не идет. И дело именно во вкусе, а не в убеждении себя самого насчет дороговизны данного напитка. Я не могла сполна насладиться им, не зная о тех правилах, что помогают раскрыть истинный вкус чая, но мне хватило простых глотков, чтобы понять невысказанное восхищение Вилфорда. Ещё некоторое время мы разговаривали о профессоре Маквее, о замке и о затеянном опыте, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что мистер Кроули очень галантный и всесторонне развитый человек, который, впрочем, сам себе на уме. Он расспрашивал меня об учебе, о планах на будущее, и, когда мы разговорились настолько, что стеснение пред человеком из другого общества меня покинуло, я всё же решила задать вопрос о его фамилии.