Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
Окинув взглядом степь, Булан подумал, что все эти вежи, в каких живут печенеги — его орда; многочисленные стада — его стада; а табуны — его табуны. И все это вскоре по его приказу придет в движение, поскачут воины, заскрипят колеса двухколесных телег, покатятся кибитки, а степь огласится ревом и ржанием.
Откинув полог, Булан вошел в юрту, опустился на ковер и вытянул ноги. Вспомнил, темник Мустай послал своего воина разведать сторожевую линию урусов, интересно, вернулся ли тот печенег? Булан спокоен, если даже того печенега возьмут урусы, он не знает, куда поведет
Сырое, промозглое утро, и в хоромах зябко, хотя и горят печи. Князь Владимир то и дело жмется спиной к камину. Верно, думает он, не печи повинны, что тепла мало в палатах, а кровь уже не та. Бывало, прежде спать на снегу доводилось, дрожь не брала, а ныне спине горячо, а тело коченеет…
Стоящий у двери отрок держит подбитое мехом корзно. Владимир молчал, хмурился, не покидала тревога. Из Переяславля прискакал гонец, Александр Попович уведомлял, изловили печенега, и тот показал, орду Боняка ждут. Владимир мысленно бранил хана, называл его псом шелудивым и старым лисом, напоминая ему, как били его и тот прятался от русских дружин в степи.
Оторвался князь от печи, велел отроку:
— Сыщи воевод Андрияху и Блуда, передай, князь зовет.
Почему он захотел услышать совет этих воевод? Скорее всего, потому, что с ними князь в Киеве начинал и в первом бою с Боняком они рядом с великим князем стояли. Тогда, у Переяславля, Ян Усмошвец отличился. Ныне воевода Усмошвец в Тмутаракани вместе с Мстиславом…
Явились Блуд с Андрияхой, присели к столу напротив Владимира.
— Стряслось чего, князь? — спросил Андрияха.
— Допрежь, чем воевод и бояр ближних совета испрашивать, ваш голос услышать хочу. — Князь посмотрел на Андрияху, Блуда. Много пожившие, повидавшие, воеводы сейчас ждали, что князь им скажет. — Есть отчего задуматься, воеводы, — снова заговорил князь Владимир. — Гонец от Поповича побывал, сообщает, Боняк орду готовит, намерен выдвинуть ее к нашим рубежам.
— Значит, ждать в гости надобно, — сказал воевода Андрияха.
Блуд согласился:
— Орда на то и орда, чтоб разбоем промышлять.
— То известно, воеводы, но я нынешним летом намерился на Новгород выступить. Покину Киев, а печенегам на руку. И кто знает, не ворвутся ли в город?
— Не доведи Бог! — замахал руками Блуд.
Перед боярином предстала картина: горит Киев и печенежин тянет Настену на аркане.
— Нет, — снова подает голос Блуд, — из Киева нам не след выходить!
— А ты, Андрияха, что присоветуешь? — спросил Владимир.
Воевода Андрияха бороду пригладил.
— С Новгородом повременить.
— Доколь?
— Надобно, князь, выждать, и когда Боняк на нас двинется, в степи его встретить, не дать ему засечную линию перейти, а уж когда Боняка одолеем и в степи развеем, тогда и новгородцев покарать время наступит.
— Согласен, Андрияха, — кивнул Владимир. — Пожалуй, в осень на Ярослава пойдем, поучу сына, как на отца руку поднимать… Седни же отпишу Поповичу, пускай
Ушли воеводы, Борис явился. Владимир по горнице ходил озабоченный. Остановился перед сыном, поведал, о чем с воеводами разговор был.
— Мыслю, Борис, ежели сам на Боняка полки не поведу, то тебе поручу. А с тобой воеводы будут…
— Как велишь, отец!
— Добро, Борис, голос князя слышу…
Снова прошелся по горнице и снова остановился, заговорил, то ли сам с собой, то ли в поучение сыну:
— Власть — она как пиво хмельное, пьянит. И без разума ее брать нельзя. А получив, надо чуять ее бремя. — Потер лоб. — Что это я о власти заговорил, скажи, сыне?
Промолчал Борис, а Владимир мысль закончил:
— Ино кто того не уяснит, править станет как во хмелю, и оттого государству урон, а люд, живущий в нем, без головы останется…
И, отпуская Бориса, сказал:
— Ты уж прости, сыне, часто я те о власти сказываю, слишком волнует она меня, чую конец свой…
Давно не получал Святополк такого удовольствия, как в нынешний день. Вернулся из Киева Путша и порадовал известием: великий князь собирается войной на Новгород. И ежели такое случится, то не станет Владимир завещать великий стол Ярославу. А еще уверял Путша, бояре киевские сыновей Анны на великий стол не допустят. В Киеве место Святополка.
Поздним вечером явился Путша к князю, и просидели до полуночи. Поведал Путша, Владимир во гневе, а еще недоволен великий князь нежеланием Бориса принять после Владимира Святославовича киевский стол.
Проводив Путшу, Святополк направился в опочивальную. Марыся уже спала. Отрок помог Святополку раздеться, поставил на столик плошку, закрыл за собой дверь.
Залез князь под одеяло, Марыся даже не пошевелилась. Крепкий сон у княгини. Святополк тронул жену за плечо, позвал:
— Марыся, слышь, Марыся!
— Что, князь? — Она сонно зевнула, повернулась к нему.
— Боярин Путша из Киева приехал.
— Разве не мог ты сказать о том утром? К чему сон разогнал!
— Весть необычную привез боярин. Ярослав с новгородцами дань отказались платить Киеву, быть войне с новгородцами.
— Але впервой такое, когда город на город поднимались? В Польше ли не бывало? Всегда ль шляхта королю повинна?
— Ярослав в немилости будет у великого князя, Борис от Киева отказывается, кому великий стол достанется? Мне!
— О Матка Бозка, я буду великой княгиней, женой круля Руси! Когда такое случится, Святополк?
— Скончается Владимир, и я стану великом князем.
— Езус Мария, он может жить долго! — разочарованно протянула Марыся.
— Я ль не жду того часа? Теперь я думаю, Марыся, мне не стоило рядиться с твоим отцом и обещать ему Червенские города.
— Зачем они тебе, Святополк? Разве без них Киевская Русь не будет большой? Тебе, князь Святополк, лучше иметь с королем мир.
— Иметь мир? У твоего отца, Марыся, хватка волка. Сожрав Червону Русь, он возалчет и иные наши земли. Живет ли он в мире с императором германским Генрихом?