Круг
Шрифт:
И снова, ударяя железом о железо, молились карты.
Кугубай Орванче пожалел, что поддался на уговоры мужика и вернулся.
Окончив очередную молитву, карт налил в блюда мясной суп. На этот раз Кугубаю Орванче попался в супе маленький кусочек мяса. А знакомый мужик спроворил себе большой кусок с костью.
«Хват!» — подумал про него Кугубай Орванче и рассмеялся.
— Чего ты? — спросил мужик.
— Над собой смеюсь.
— Что так?
— Сорок лет хожу на моленье, прошу у бога счастья и богатства, а пользы от моего
— Ты бы побольше кусок хватал, вот как я, ха-ха…
— Нет, так не годится.
— Это почему?
— От людей совестно.
— Чего тут стесняться?
Поев и попив, стали расходиться.
И снова — одни ехали на телеге, другие — верхом, третьи плелись пешком.
Солнце опустилось низко, быстро вечерело.
Дома Эман насмешливо посмотрел на отца:
— Ну, доволен? Помолился от души?
— Как сказать… Думаю, что теперь меня никто не осудит. Вот и твой праздник подошел. Небось, на улицу закатишься?
— Ясное дело, не в избе же, как сычу, сидеть.
— А то остался бы хоть ради праздника дома, посидели бы с тобой вдвоем, потолковали бы…
— Знаю я, о чем твой разговор пойдет: опять про сватовство. Угадал?..
— Эх, Эман, без женщины дом не стоит. Сам же видишь, никакого порядка у нас с тобой нет: одежда вся порвалась… Да и стряпать уж надоело…
— Коли женюсь, и рваной рубахи не будет.
— Не пойму, что ты говоришь.
— Говорю, что ежели жену приведу, лишний едок будет.
— Сказал бы — лишний работник. Вот это вернее.
Кугубай Орванче снял праздничную одежду, сложил ее в мешок, мешок повесил на стену, переоделся в старые штаны и рубаху. Из кармана холщовых штанов достал старый, потертый кисет, прочистил проволочкой трубку, набил ее табаком и закурил.
— Не терпелось закурить, отец? — улыбнулся Эман.
— Очень курить хочется.
— А ну как попадется сноха, которая не терпит табачного дыма, что тогда делать станешь?
— Эх, Эман, Эман, все ты насмехаешься надо мной, стариком. Хотя не зря говорят, что от ели ель родится, яблоко от яблони недалеко падает. В меня насмешник.
— Может, и жена мне попадется насмешница.
— Какая б ни попалась, лишь жена была.
— Ну, коли так, пойду тебе сноху искать. Где моя гармошка?
— Не шути, сынок, я тебе дело говорю: нынче тебе непременно надо жениться.
— Хватит, я об этом больше слушать не хочу, и ты со мной больше про женитьбу не заговаривай!
— Что ты как береста вспыхнул? Не на что сердиться, дело говорю.
— Надоел! Хватит!
— Хватит так хватит, коли так, больше и говорить никогда не стану.
Оставив разобиженного отца, Эман ушел на гулянье.
В этот вечер вся деревня — и молодые и пожилые — вышли на улицу. Старики сидят возле домов, молодежь затеяла игры: в колечко, в ручеек, в прятки, в горелки.
Эман подсел к девушкам и стал наблюдать за играющими в ручеек.
Вот вперед выбежала Амина.
Эман подумал, что хорошо бы сейчас догнать ее, схватить и убежать с ней.
Подумав об этом, он стряхнул со своего плеча руку светловолосой девушки, которая стояла с ним рядом. Та взглянула с обидой, поправила платок, но промолчала.
Эман заиграл на гармошке, и светловолосая девушка, взмахнув косами, в концы которых были вплетены серебряные монеты, села рядом с гармонистом и задорно запела:
Ой, замерзла, ой, замерзла,
Дайте шубу поскорей!
Обними меня, миленок.
Поскорей меня согрей.
— Кому поешь, Марзива? — спросила одна из подруг.
— Кому пою, тот поймет, — и она запела снова.
Хоть миленок мимо ходит,
Не желает полюбить,
Все равно по нем страдаю,
Не могу его забыть.
Собравшись на открытом месте, начали играть вкруг. Встали парами и закружились. Эман пригласил стоявшую рядом девушку и пошел по кругу, продолжая играть на гармони. Пройдя немного, он хлопнул по плечу одного парня, тот вышел в круг. Эман занял его место, и под его игру девушки дружно запели.
Наступила ночь, но молодежи все прибывает: идут и идут, с другого конца деревни, из соседних деревень.
Эман увидел Унура Эбата.
— Здорово, Эман, что-то давно тебя не встречал, — окликнул его Эбат.
— И тебя не видно.
— Далеко ездил.
— Куда же?
— В губернский город.
— О-о, дело хорошее! Кого возил?
— Какого-то барина. Почему-то не захотел брать казенных лошадей, меня подрядил.
— Что он у нас тут делал?
— В Изган ездил. Там помещика убили. Слышал?
— Выходит, тот человек — следователь?
— Кто его знает, он не сказывал, кто он.
— А не тот ли, что приезжал в Боярсолу расспрашивать, как ученого хотели в погребе сжечь?
— Нет, совсем другой.
— Эман, почему ты не играешь? — послышался чей-то голос из толпы.
Эман, продолжая разговаривать, пошел по кругу рядом с Эбатом. Вдруг к ним подбежал мальчишка и принялся теребить Эмана за подол рубахи:
— Эман, Амина велела спросить, почему не играешь, зачем заставляешь себя упрашивать.