Круг
Шрифт:
— Повтори-ка свои слова!
— И повторю!
— Эй, десятский, пойди-ка сюда!
— Что такое, староста?
— Вот этого старикашку отправь в волость, в чижовку, и запри покрепче.
— За что ж ты меня в тюрьму сажаешь? — удивился Кугубай Орванче.
— Молчать! Ты свое уже сказал, теперь помолчи.
— Нет, ты скажи — за что?
— Ну, ну, хватит! Десятский, уведи его!
Писарь под диктовку старосты написал какую-то бумажку, староста отдал ее десятскому:
— Отдашь дежурному.
В
— Здравствуйте, — сказал Кугубай Орванче, когда дверь за ним захлопнулась. — Темно-то как, нет ли лампы?
Длинный арестант, лежавший в углу, ответил:
— Нет.
— Как же так?
— Да уж так, — человек отвернулся к стене и замолчал.
Кугубай Орванче лег на лавку и тоже ни о чем больше не спрашивал. Кто их знает, что за люди.
Хотя Кугубай Орванче немало хлебнул на своем веку горя и в кутузке сидит уже в третий раз, сегодня он приуныл.
«Может, убийцы какие, — думал старик, прикрыв глаза и стараясь задремать. — Ну да ладно, что суждено, то и будет, поживем — увидим».
— Ух, кровопийцы! — услышал он вдруг и открыл глаза.
У зарешеченного окна сидел человек, обнаженный по пояс, и при свете луны давил на своей рубахе вшей.
— Кого так свирепо ругаешь? — спросил один из арестантов. — Уж не урядников ли?
— Разве ж это ругань для них? Для урядников это, можно сказать, похвала.
— A-а, ну разве что так… — немного помолчав, тот же арестант неожиданно сказал — Как было бы хорошо, если бы этого проклятого Столыпина еще в прошлом году убили.
Человек, сидевший у окна, удивленно посмотрел и ничего не ответил.
Начинался буран. Окна в камере были одинарные, поэтому было хорошо слышно, как бушует ветер.
— Э-эх уплатил бы подать вовремя, сейчас горя бы не знал, — сказал человек без рубашки.
Немного погодя он надел рубашку, закурил, подошел к двери, прислушался. Вернувшись на прежнее место, сказал:
— Прошлой осенью в Уржумском уезде, в Вятской стороне, из двадцати двух волостей только в одной уплатили подать.
— И той не надо было платить, — отозвался сосен.
— Почему? — вступил в разговор Кугубай Орванче.
— Потому, — хмуро ответил арестант.
— Ну и что же там получилось? — спросил третий арестант.
— Исправник собрал пеших и конных стражников до ста человек и заявился с ними в деревню. Приказывает: «Отобрать у мужиков имущество и свести лошадей». Потом поехали по другим деревням, пока не приехали в Шурму. Про эту Шурму даже в газете было написано.
— В какай газете?
— «Волжский курьер», ее в нашей деревне учитель получал.
—
— Исправник, как обычно, приказал стражникам приступить к сбору податей, а сам лег спать. Просыпается, а перед домом, где он остановился, собралось народу больше тысячи.
Исправник, понятно, струсил, но не показывает виду, спрашивает строго:
— Что вам нужно?
Мужики в ответ:
— Нам ничего не нужно, но и ты нам не нужен, так что ушел бы ты отсюда.
— Уйду, если до полудня заплатите подати. Не то пеняйте на себя.
— Делай, что хочешь, платить не станем.
— Почему?
— Начальство не пропадет с голоду без наших денег. Да и не за что ему платить, — кричат из толпы.
Тут подходит к исправнику один мужик. Исправник побледнел, но не отступил. Мужик взял его за пуговицу мундира и говорит:
— Шел бы ты, господин урядник, домой к жене и детишкам.
— Что, что?
— Убирайся, говорю, и стражников своих уводи.
— Ты соображаешь, что такое говоришь?
— То и говорю, что лучше тебе убраться отсюда подобру-поздорову. До сих пор ты немало крестьянских денег заглонул, гляди, как бы теперь тебе не подавиться!
— Пшел вон! — исправник оттолкнул мужика и закричал:
— Если не заплатите подать…
— Не заплатим! — зашумела толпа.
— Все ваше имущество будет конфисковано!
— Не выйде-е-т! — ревела толпа.
Кто-то швырнул в исправника камень, кто-то угодил стражнику в голову.
— Стреля-ять! — крикнул исправник.
Но только трое или четверо стражников успели выстрелить, мужики бросились на них, избили, ружья отобрали. Десятка полтора стражников заявили, что они бросают службу, и тут же поснимали свои мундиры.
— А что же сделали с исправником? — опросил Кугубай Орванче.
— Тоже избили и посадили под замок. Потом мужики разобрали отобранное имущество и выпустили исправника.
— Говорят, что, когда стражник и хозяин сцепились из-за самовара, самовар был помят. Так начальству пришлось уплатить этому мужику два рубля денег, — сказал другой арестант. — В газете писали.
— Вот это здорово! — воскликнул Кугубай Орванче.
— Дальше — больше, приволокли шурминцы попа и заставили его отслужить молебен в честь победы над исправником.
— С попом это хорошо придумали.
— Так всегда надо бы делать, — сказал Кугубай Орванче.
— Попробуй сделай! Примчатся стражники, драгуны, живого места на тебе не оставят.
— Да и в Шурме, наверное, тем дело не кончилось.
— Еще бы! У начальства ведь не один исправник…
— Не в исправнике дело, исправник — мелкая сошка, то ли дело — Столыпин… — снова заговорил тот, что уже начинал речь про Столыпина.