Круги Данте
Шрифт:
Данте весело улыбнулся, услышав, как старый слуга объяснил свою близорукость.
– Говорят, кто-то уже изобрел магические стекла, которые могут возвратить зрение даже слепым. Вы слышали об этом?
– продолжал говорить слуга.
– Я задаюсь вопросом, возможно ли такое?
Действительно, по Италии бродили несколько нарядных стекольщиков, способных увеличивать изображение всего, что находится далеко от них. Данте знал их, держал эти стекла в руках и перед глазами, хотя и не хотел говорить об этом.
– Я тоже слышал такие рассказы, - решился Данте на неопределенный ответ.
Слуга наклонился. Он измерил высоту кровати, извлек своего рода трость с ручкой, которую растянул до другой
– Даже если это правда, - произнес слуга, - то как же быстро бежит время! Дьявольски! Однако всегда говорят, что прежние времена были лучше.
Данте молчал. Он сам был из тех, кто утверждал это.
– Но, - продолжал слуга, - когда я был молод, старики говорили то же самое… а когда они были юными, несомненно, их деды говорили то же… Если мы продолжаем все еще смотреть назад, только Богу известно, когда в действительности наступят лучшие времена. И кроме того, - добавил он с хитрой улыбкой, - в поисках этих лучших времен мы можем вспомнить 1000 год. Но это время должно быть на самом деле плохим, потому что люди думали, что скоро конец света, а конец не наступил. Тайна, - заключил он, покачав головой, - настоящая тайна.
Данте засмеялся над любопытными замечаниями этого человека.
– Но, - сказал слуга, немного смутившись, - возможно, вам надоела моя болтовня.
– Нет, совсем нет, - успокоил его Данте.
– Как тебя зовут?
– Кьяро - имя, которое мне дали при крещении. Хотя все зовут меня Кьяккерино, - ответил слуга с улыбкой, начиная перетряхивать одеяло.
– Вот так дела обстоят.
– Ты долго служить графу?
– спросил Данте. Его рассмешило это имя, которое характеризовало слугу как человека болтливого и любящего сплетни - поэт разгадал игру слов. [42]
42
По-итальянски слово chiacchierino (кьякьерино) означает «болтун».
– Нет, мессер, - ответил Кьяккерино.
– Я служу коммуне. Сколько я себя помню. После несчастия под Монтаперти [43] до приезда графа Гвидо Новелло во Флоренцию работы было мало, - сказал слуга задумчиво, прерывая свою работу. Потом он вернулся к поднятому гагачьему пуху и снова заговорил: - Но я флорентиец, вот так. В добрые и дурные времена, - произнес он с улыбкой.
– Во Флоренции я вырос, здесь и умру… Знаете, прах к праху.
Кьяккерино болтал, как хитрый шарлатан. Данте понимал, что никакое прозвище не подошло бы ему так же хорошо, как его имя. Как только гость давал слуге повод, его язык распускался и болтал без устали. В этом были свои преимущества - возможность получать сведения, не выходя из комнаты, хотя, чтобы оценить информацию, следовало отделить зерна от плевел.
43
В 1260 г. произошла битва при Монтаперти, в результате которой армия Флоренции была разгромлена, а Тоскана перешла под власть гибеллинов.
– У графа есть собственные слуги, - продолжал Кьяккерино, - но многих предоставляет коммуна, их назначение любезно одобряет граф, широкой души человек. По правде говоря, коммуна не очень любит наместника короля, - добавил он, подмигивая.
Данте заметил, что Кьяккерино был одарен завидной проницательностью - преимущество плутовства. Похоже, слуга понял, что гость - известный человек, судя по его скупым словам и достоинству, присущему придворному. Данте искренне нравилось
– Тогда ты должен многое знать о Флоренции, - произнес поэт.
– Да, не сомневайтесь, - подтвердил Кьяккерино.
– Невероятно многое, в этом все уверены, а больше остальных моя святая жена, - сказал он насмешливо.
– И они правы. Для чего еще нужен такой невежа, как я, если не для таких вещей?
– Хорошо, - произнес Данте, он пребывал в хорошем настроении, - философ сказал, что все люди по натуре тянутся к знанию.
Кьяккерино удивленно посмотрел на него.
– Аристотель, - непринужденно пояснил поэт.
– Ну, тогда он, безусловно, прав, этот Ориосто Тель, - обрадовался Кьяккерино. Данте не пытался поправить его.
– Хотя многие вещи, которые тут происходят, очень грустно узнавать и помнить, - добавил слуга печальным голосом.
– Например?
– спросил Данте, очень заинтересованный возможным исходом этой беседы.
– Ну… - заколебался Кьяккерино, словно подыскивал слова.
– Я не понимаю ничего в том, что называют политикой… Я не сомневаюсь, что, благодарение Богу, наши правители делают все необходимое. Но мне кажется, что изгонять столько людей из своей земли - недоброе дело. В последний раз больше тысячи человек покинули Флоренцию, - добавил он тихо, почти доверительно.
Несмотря на преувеличение, эти слова вызвали в Данте надежду на простой народ, хотя речь шла о тех, кто не имел ни голоса, ни прав в принятии государственных решений. Возможно, однажды народ обретет силу и получит необходимый толчок, чтобы воспрепятствовать этим кровавым событиям, порождающим столько страданий.
– У тебя есть друзья среди тех, кого изгнали?
– спросил Данте.
– Если у кого-то во Флоренции нет друзей или родственников среди них, - ответил слуга, - он одинок в этом мире. Кроме того, среди изгнанных всегда были гибеллины. Поэтому… от гвельфов… не может быть ничего хорошего, нет, - повторил он, уверенно кивая головой в подтверждение своих слов.
– И как ты думаешь, что привело к такой ситуации?
– спросил Данте, которому было любопытно узнать точку зрения свидетеля, казавшегося беспристрастным.
– Если бы я знал!
– воскликнул Кьяккерино, пожав плечами.
– Я могу рассказать вам о том, что произошло. Ради знания, чтобы стать таким же ученым, как этот Тель, о котором вы упомянули.
Кьяккерино, глядя на гостя, оперся на палку; он мало интересовался своей работой, но был не прочь дать собственную версию событий.
– Я думаю, что дела были плохи уже давно, хотя, благодарение Господу, казалось, что мир наконец воцарился во Флоренции. Пока нас не настигло это проклятие Пистойи, - грустно произнес он.
– Но я полагаю, что вы знаете об этой истории, - добавил он скромно.
– Не думай так и расскажи мне, - попросил Данте с доверительной улыбкой.
Кьяккерино обрадовался возможности рассказать одну из его историй и начал без предисловий.
– Хорошо. Говорят, что это было в Пистойе, где начались ссоры между черными и белыми гвельфами. Кажется, там жил некий мессер Канчелльери, который был очень богат и имел много детей. Беда в том, - продолжал он, подмигивая, - что все они были не от одной женщины, так что дела шли не слишком хорошо у этих сводных братьев… - Он вздохнул, а потом продолжал: - По слухам, одну из этих женщин звали Бланка, а детей, рожденных от нее, называли «белыми». [44] И, как вы понимаете, детей от других женщин стали называть «черными».
44
Бланка - от итал. белая.