Круги в пустоте
Шрифт:
Нападающие, похоже, поняли, что все складывается как-то не так. Их оставалось не столь уж и много — в сгущающихся сумерках Митька насчитал пять или шесть силуэтов. Сбиться было легко, всадники то и дело менялись местами, выпуская серию стрел. «Почему они не лезут вперед, с мечами или саблями? — думал Митька. — Так же проще, чем боеприпас тратить». Но, видимо, были у нападающих какие-то свои резоны. Может, они боялись ближнего боя, знали, что такое Харт-ла-Гир с мечом. А может, не имели приказа. Как бы там ни было, дальняя дистанция не слишком им помогала. Меч кассара крутился точно пропеллер, сбивал потоки стрел, летящие со всех сторон.
Митька
— А… у-у-у! — внезапно завопил Харт-ла-Гир неожиданно тонким, совершенно детским голосом, и всадники тут же, почуяв желанную цель, принялись осыпать стрелами кричавшего. Точнее, место, где он только что был. А хитрый кассар — сейчас Митька видел это совершенно четко, зрение как-то сразу обострилось — бросился на землю, перекатился, подхватил свой лук, не глядя, уцепил с земли вражескую стрелу и не целясь послал ее вперед. Сейчас же тьму прорезал яростный вопль раненого, а кассар, найдя новую стрелу, вновь воспользовался луком.
Теперь нападавших осталось трое, и они, судя по всему, не горели желанием продолжать бой. Выпуская по две-три стрелы, они быстро меняли позицию, то приближаясь, то отдаляясь. Кассар по-прежнему рубил их стрелы неимоверно удлинившимся — или это только казалось Митьке? — мечом. «Потом надо будет насобирать этих стрел, — мелькнула вдруг неожиданно практичная мысль. — Пригодятся».
И все-таки кассар оказался не всемогущ — что-то хищное клюнуло Митьку в левую ногу, чуть повыше колена. Тонкая и длинная, уже на излете, стрела впилась в кожу. Сперва, разгоряченный происходящим, он не обратил на это особого внимания — ну зацепило, ну больно, но уж никак не больнее, чем прутом, да еще с оттягом. Зато через несколько секунд он плотно сжал челюсти, чтобы не завопить. Все тело ожгло резкой, пламенной болью, а кричать — он это понимал — было ни в коем случае нельзя. Закричишь — и тут же целая стая стрел найдет к тебе дорогу.
Бой вскоре кончился. Оставшиеся всадники поняли, что самое ценное, что есть у человека — это жизнь, и тут же резко поворотили коней, удирая во тьму. Гортанными криками и свистом они призывали за собой оставшихся одинокими лошадей. Еще немного — и нападавшие растворились в ночи. Кассар устало опустил клинок.
— Можешь вылезать, — негромко произнес он. — Второй попытки не будет. Вернее, будет нескоро. Сперва они должны доложиться… тому. Кто их послал.
Постанывая, Митька выполз из кустов. Раненая нога отчего-то не гнулось, и ее пришлось волочь за собой, точно тяжелое полено.
— Ну как, цел? — бросил ему Харт-ла-Гир и тут же, заметив неестественную Митькину позу, присвистнул. — Да, дела… Теряю сноровку, пропустил. Ну-ка, давай взглянем, что там у тебя.
Неведомо откуда он извлек короткий факел, мгновенно зажег его — ни кресала, ни трута Митька не заметил — и с силой воткнув в землю, присел на корточки, разглядывая Митькину ногу.
— Болит? — коротко спросил он.
— Угу, — кивнул Митька.
— И сильно болит?
— Еще как, — Митьке пришлось шипеть сквозь зубы. — Я едва от криков удержался.
— А не удержался бы, всего бы истыкали, — кивнул Харт-ла-Гир. — Это очень плохо.
— Что плохо?
— А вот что болит, то и плохо. Не должна такая царапина болеть, если стрела нормальная. Тебя ведь только чиркнуло слегка, едва мякоть задело. Такие царапины у наших
Митька прислушался к своим ощущениям.
— Ну, как бы давит слегка горло… Типа как обвязали плотным… — он замялся, подбирая нужное слово. Ну не знал он, как по-олларски будет «шарф». Впрочем, кассар понял и так.
— Ладно, будем лечиться, — коротко изрек он. — На всякий яд есть противоядие, так что не радуйся, не помрешь. Я тебя туда не пущу.
15
Ему казалось — плотное колючее одеяло навалилось сверху, укутало, сжало, так что уже и не пошевельнуться, и дышать получалось еле-еле — частыми, но не слишком удачными попытками. Оранжевая боль, поднимаясь от ноги, плясала по всему телу, облизывала огненными языками, давила и плющила внутренности, и от нее хотелось не кричать даже, а плакать навзрыд, как маленькому. Боль и выглядела точно гость из детской страшилки — мохнатая юркая тварь, апельсиново-рыжая шерсть стоит дыбом, а желтые немигающие глаза точно два фонаря, просвечивают всю душу насквозь, и скалятся мелкие, но удивительно острые зубы, в огромной — от уха до уха — пасти. Более всего тварь напоминала Чебурашку — но не того, из мультика или с конфетного фантика, а другого Чебурашку, настоящего, прискакавшего из подлинного мира, где все друг друга жуют и мучают. Не хватало только Крокодила Гены, но Митька с горькой обреченностью понимал — придет и он. Тоже настоящий, безжалостный, древний ящер-убийца.
А умирать не хотелось. Легко было кричать в лицо кассару, что лучше уж смерть, чем постылая жизнь в чужом мире, но он тогда и не подозревал, что смерть — это не как ножницами, чик-чик — и готово. Смерть, как выяснилось, это не только боль, но и отвратительная рыжая мартышка, и тоскливое сознание бессмысленности всего, и бритвенно-острая мысль, что ни солнца, ни звезд, ни мамы не будет уже никогда. Чем больше он думал про никогда, тем страшнее становилось. И даже если будет что-то потом, даже то самое «царство любви и истины», о котором говорил единянин, то ведь все равно — в прошлое не вернуться, это железно, это никому не под силу, тут никакой Единый не выручит.
«Что же Ты так? — мысленно шепнул он. — Я ж Тебя просил, чтобы все хорошо вышло, а вместо этого — стрела, яд, гадина рыжая кривляется и кусается… Ты, наверное, подумал, что я и вправду помереть хочу, а я это так говорил, по глупости, я на самом деле не хочу, не надо, я боюсь. Ты все-таки подожди, ну я же Тебя прошу, понимаешь?»
Но Единый молчал, и сквозь оранжевые языки пламени равнодушно мигали ледяные звезды. Ледяные… леденцы. Хотелось протянуть руку, сорвать какую-нибудь звездочку, сунуть в рот. Наверняка ведь сладкая. И он даже попытался, но ничего не вышло — рука точно тряпка шлепнулась на землю, поскребла пальцами по траве.
— Пить хочешь? — склонился над ним кассар. — Сейчас, сейчас. Вот так, голову чуть повыше. Пей, только осторожно, сильно не глотай.
К губам его прислонился холодный край чаши, и он хлебнул. Вода была удивительно вкусная, чуть кисловатая — видимо, кассар намешал туда каких-то своих трав.
— Сейчас попробую еще траву лиу-илгу-манни, — негромко бормотал кассар. — Это сильная трава, есть покровительствует Ильду-кья-тиу, Лунная Госпожа. Правда, сейчас, в новолуние, ее влияние ослаблено, но попробовать все же надо.