Круги в пустоте
Шрифт:
— Вы что, его пытать будете? — встревожился Митька.
Кассар безмятежно улыбнулся, показав ряд крепких, удивительно белых зубов.
— Думаю начать с его пальцев. Сперва на ногах. Затем пойдем выше…
Рассеянно вращая нож в ладони, он приблизился к парню.
— Ну? Начинаем урок олларского?
Митька, подскочив сзади, решительно ухватил кассара за плечо.
— Господин Харт-ла-Гир, не надо! Это… это жестоко.
— Да? — ядовито процедил кассар. — Ничуть не более жестоко, чем изрубить нас ломтями, что и собирались делать эти вон молодчики. Ничуть не менее жестоко, чем обстрелять нас ночью отравленными стрелами… или вспомни, что хотел сотворить с тобою Салир-гуа-нау, ночной хозяин
— Но ведь это… — сморгнул Митька внезапно выступившие из глаз слезы, — это… ну нельзя так. Ну не по-человечески… ну ладно, когда кулаком или там ремнем… но пальцы резать… Это ведь все равно как… — он замялся. Слова «фашисты» в олларском языке, конечно же, не было.
— Митика, — раздраженно повернулся к нему кассар, — ты мне мешаешь, а времени у нас действительно очень мало. Я не собираюсь сейчас с тобой спорить, я буду делать свое дело. И если ты еще раз откроешь рот… ты сейчас еще слишком слаб, чтобы тебя пороть… но вот если связать так же, — кивнул он на пленника, — и заткнуть рот набедренной повязкой, то уж это твоему драгоценному здоровью никак не повредит. Так что выбирай. Или ты сидишь молча, или — веревки.
— Только попробуйте, — пытаясь справиться со слезами, пробурчал Митька. — Я тогда… я тогда убегу, вы не уследите.
— Ты уже однажды пытался мною командовать, — сухо обронил кассар. — Вспомни, чем кончилось. Больше у тебя это не пройдет. Впрочем, хорошо, что предупредил — теперь я на ночь, пожалуй, буду тебя связывать. На всякий случай. А теперь закрой рот. Не можешь смотреть — отвернись. Или лучше вон пойди к Угольку, напои его. В мешке еще достаточно воды.
Митька, однако, не мог сдвинуться с места. Сидя на корточках, он широко раскрытыми глазами смотрел на происходящее.
— Ну, — ухмыльнулся кассар, поднеся к глазам пленника нож, — ты вспомнил язык?
Парнишка судорожно кивнул.
— Вот и славно. Итак, слушай. Мне надо знать, кто вы такие, кто вас сюда послал и как в точности звучал приказ. Не вздумай лгать — если ты знаешь, кто я, то знаешь и то, что я умею отличать вранье от правды. Если не знаешь — просто поверь, что оно так. Скажешь правду — я отпущу тебя. — Чтобы я погиб в степи от жажды и ястребов? — с ненавистью выдохнул юноша.
— Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, — возразил кассар. — Скоро сюда с подкреплением вернутся твои товарищи. И найдут тебя здесь — связанного, побитого, но живого. Дальнейшее зависит от тебя. Сумеешь доказать им, что молчал — будешь жить. Нет — твои сложности. А меня интересует лишь то, что я спросил. Кто, зачем и как. Говори.
Пленник долго не отвечал. Потом мрачно выдохнул:
— Я верен своему слову, я верен своему Роду, я верен своим богам. Язык мой не предаст.
— Вон как? — ненатурально удивился Харт-ла-Гир. — Ладно же. Я тоже верен своему долгу. Приступим.
Митька дернулся, видя, как неуловимым движением кассар схватил левую ступню юноши и положил ее себе на колено, а потом, приставив к мизинцу острие ножа, коротко, но сильно резанул.
Кровь выплеснулась одновременно с криком — сдавленным, отчаянным, звериным.
— Вот так, — кивнул кассар, аккуратно обтирая лезвие пучком травы. — Как видишь, я не шучу. — Он брезгливо поднял с земли что-то и поднес к самому лицу пленника. — Вот, одного пальца у тебя уже нет. Теперь очередь второго. Понял?
— Я… — хрипло, плачуще выдохнул парнишка, — я скажу.
Но что он сказал, Митька уже не слышал. Неудержимым потоком хлынула из горла омерзительная, вонючая рвота, в глазах помутилось, запрыгали
— Очухался? — ворчливо спросил кассар, переворачивая Митьку на спину. — Сходи умойся, там еще осталась вода. — Какой же ты все-таки… с белой звезды…
Митька поднялся.
Все вокруг было по-прежнему — зависло в небе жгучее солнце, прокатывался по верхушкам трав легкий ветерок, пугливо шмыгнула какая-то мелкая зверушка. Невозмутимый Уголек бродил невдалеке, шумно вздыхал, время от времени наклонял шею и щипал сухую траву.
И пленник тоже никуда не делся. Черным мешком он лежал навзничь, освобожденный от веревок, и ветер ласково трепал его длинные темные волосы.
— Он все рассказал, — удовлетворенно заметил Харт-ла-Гир. — Да, все как я и думал.
— Вы… — прошептал Митька… — вы убили его! А ведь обещали…
— Да, обещал, Митика. Чего не пообещаешь, лишь бы развязать туго завязанный язык.
— Но ведь… Вы же сами… это же подло!
— Подло, — вздохнул кассар. — Но необходимо. А знаешь, кто виноват в его смерти?
— Ну, кто? — недоверчиво буркнул Митька.
— Ты. Именно из-за тебя мне пришлось зарезать парнишку.
Митька отшатнулся, с ужасом глядя на кассара.
— Но почему?
— Ты просил его не пытать? Ты говорил, что это низко, подло, не по-человечески? — скучным голосом перечислил Харт-ла-Гир. — Ты ставил мне условия, угрожал побегом? А ведь все это говорилось при нем. Теперь посмотри на все это его глазами. Раб смеет вмешиваться в дела господина, раб смеет требовать от господина, при этом раб требует милости к врагу, чуть было его самого не убившего. Мыслимо ли такое? Бывают ли такие рабы? И может ли в таком случае истинный господин тут же, на месте, не отрезать безумцу его поганый язык? Отсюда простой вывод — ты не настоящий раб, а я не настоящий господин. Мы оба с тобой притворяемся. И более того — таких, как ты, ужасающихся пытке, в нашем мире нет. Никто не просится в застенок, но пытка другого — обычное дело, в ней нет ничего странного. Отсюда вывод — ты чужой в нашем мире. Пускай этот юноша, — кивнул кассар в сторону трупа, — сам бы и ничего не понял, он все равно бы рассказал своим, а уж там найдется, кому приложить палочку к палочке. Они охотятся за тобой, Митика, но еще не знают, где ты именно и кто именно тебя сопровождает. Поэтому подозревают всех, кто более или менее подходит под описание. Поэтому в степь высланы разъезды, поэтому подкуплены кочевники. Степь, однако, большая, а куда мы движемся, наши враги не знают. Но стоит им понять, что это именно ты, а не просто похожий на тебя мальчишка — и все их силы будут брошены сюда. Можно кое-как отбиться от одного отряда, да и то… вспомни ночь и стрелу. Но отбиться от целой армии не смог бы ни один… а куда уж мне… Ты понимаешь, что такое армия? Ты видел, как лавиной несется конница? Ты видел, как сплошной цепью идет пехота? Ты знаешь, что такое боевые колдуны… впрочем, у сарграмцев их нет, но от этого не легче. Ты выдал себя своей неуместной жалостью. А ведь сколько раз я тебя предупреждал — слушайся меня, я лучше знаю, какие пути ведут к жизни, а какие — в нижние пещеры.
Митька подавленно молчал. Возразить ему было нечего.
— Поехали, — потрепал его по плечу кассар. — Ничего, тебе наука. Впредь будешь осторожнее.
И вновь пришлось держаться за конскую гриву, и вокруг лежала колючим одеялом необъятная степь. Солнце жарило все сильнее, и млоэ давно уже спрятали в седельную сумку, да и кассар расстался со своей плотной курткой. Под его загорелой, медного отлива кожей прокатывались мощные бугры мышц. Как ни старайся, а такой мускулатуры у него, Митьки, никогда не будет. Это ведь не Земля…