Круги в пустоте
Шрифт:
— Ну вот что, Митика, — глухо произнес он. — Не помогают нам травы. А пути силы закрыты. Остается последнее средство. Напрямую воззвать к Высоким Господам. И хотя я не имею законного права, меня не посвящали во жрецы, но ритуал я знаю. Ты молчи, не отвечай, да ты, наверное, и не слышишь. А если слышишь — постарайся еще немного продержаться. Ритуал длинный, но я сокращу все второстепенное. Ну не может не послушать меня Великая Госпожа Маулу-кья-нгару. Пускай повременит, тем более, твой случай сложный, ты из другого Круга, а власть Госпожи туда не простирается… но с другой стороны, поскольку ты здесь…
Он взял было нож, потом
Наконец кассар завершил круг. Вывороченная земля дыбилась рыхлыми горками, круг, на Митькин взгляд, вышел идеально ровным. Харт-ла-Гир легко вырвал меч и, встав в центр круга, воткнул туда лезвие едва ли не по рукоять. Затем он опустился на корточки и принялся царапать ножом на земле какие-то кривые, похожие на пауков знаки. Нацарапав, поднялся и нараспев начал выпевать какие-то слова. Разобрать их Митька не мог, но донял — опять древний язык. Долго, мучительно долго кассар пел, потом опустился на колени, простерся в сторону светлеющего неба, раскинул руки и ноги и замер так. Казалось, навсегда.
Нет, не навсегда. Легко, единым прыжком поднявшись, он вышел из круга и направился куда-то влево. Спустя пару минут вернулся, ведя в поводу кого-то из лошадей. Кого именно, Митька сейчас не мог различить.
Введя коня в круг, Харт-ла-Гир вновь запел заклинания. Вынул нож, резко полоснул себя по запястью — и начал обходить меч против часовой стрелки, равномерно стряхивая капли крови на землю, так, чтобы из его крови вырос еще один круг, маленький, с мечом в центре.
Затем плюнул на запястье и резко выдернул меч. Запел что-то на древнем, мало-помалу переходя на обычную олларскую речь.
— О ты, Великая Темная Госпожа, могущественная Маулу-кья-нгару, к тебе взываю я, недостойный слуга твой, Хиури-тлани мое священное имя, Харт из рода Гиров имя мое земное. О милости прошу я тебя, богиня. Молю тебя, исцели этого отрока, ибо не настал еще его час, и не под этим небом должен он завершить свой путь, и другие пещеры должны принять его тень. Что тебе, Высокая, проку от него в великом царстве твоем? И больше тебе скажу, Высокая, прости мне дерзость мою, но всем вам, Высоким Господам нашим, выгодна жизнь этого мальчишки, а о большем каменная клятва не позволяет мне сказать, но тебе и так ведомо сокрытое. Так исцели же его, отгони от его тени твоих несмышленых воздушных слуг, дай ему силы и здоровье. И в знак того, что не пусты мои слова, прими дар, прими кровь, прими жертву.
Последнюю фразу он выкрикнул трижды, а потом, резко ухватив левой рукой коня за морду, открыл его шею — и наотмашь рубанул мечом.
Митька беззвучно ахнул. Серость на миг отступила, и он оторопело смотрел, как бурным, ревущим потоком хлынула на землю, в центр круга, конская кровь, как подломились стройные ноги и, издав тонкий, почти детский крик, Искра — теперь он ясно видел, что это Искра — рухнула грудой мертвой плоти. Земля сотряслась под ее тяжестью, и глухо прогремел откуда-то издали — не то от холмов, не то снизу — раскат грома. Прогремел — и смолк, сменившись оглушающей тишиной. А
Вынести это оказалось совсем уж невозможно, и, обессиленно откинувшись, Митька закрыл глаза. Все разом исчезло — и серый мир, и черная дорога, и гнусный крысенок-Чебурашка. Вообще ничего не стало. Что-то невесомое и теплое коснулось его лица. Очень не хотелось открывать глаза, но было щекотно, и волей-неволей пришлось посмотреть, что же это такое. Оказалось, солнце. Белое, слепящее, оно висело еще невысоко над горизонтом, но жарило на полную катушку. Начинался новый день, и вопреки наглой рыжей морде, он все-таки увидел солнце.
— Проснулся? — деловито осведомился Харт-ла-Гир. — Давай посмотрим, как твоя нога.
Нога, конечно, сильно распухла и покраснела, но кассар заявил, что опухоль заметно уменьшилась. Митьке удалось даже встать и несколько секунд постоять, пока не закружилась голова, и Харт-ла-Гир сейчас же подхватил его.
— А где… — заикнулся Митька, но сейчас же сам увидел и недоговорил. Мертвая туша, когда-то бывшая норовистой Искрой, лежала в центре взрыхленного круга, и полчища жирных, зеленовато-черных мух вились над нею, омерзительно жужжа.
Кассар кивнул.
— Ничего другого не оставалось. Ты уходил. Какой сильный яд… Не уверен даже, что млишу умеют такой делать… Зато я догадываюсь, кто умеет… Ладно, об этом потом. К счастью, Великая Госпожа оказалась милосердна… приняла жертву, хотя и не по правилам. Круг должен быть либо выложен из нетесаных камней, либо вскопан деревянной сохой. Жертва должна быть возложена на каменный жертвенник, и камень обязательно должен быть взят из пещеры или каменоломни… ну, чтобы было время, когда он не видел солнца. Великая Госпожа не в лучших отношениях с Великим Ирлау-тми-глену, чей единственный глаз мы, люди, называем солнцем. А самое главное — горло жертве должно резать кремневым ножом. Каждая мелочь в ритуале важна. Как единая дырочка в кувшине делает его непригодным, так и тут… Бывают, конечно, исключительные случаи. Великой Госпоже пришлось смириться… Слишком сложное тут закручено дело.
— Вам жалко Искру? — перебил его Митька.
— Жалко? — удивился кассар. — Конечно, жалко. Но удержать тебя было важнее. И потому жалость оказалась излишней.
— А как же мы теперь поедем?
— Ну, Уголек-то у нас остался. Пока ты слабый, посажу тебя впереди, он здоровый. Он и троих воинов выносил, а уж тебя-то… — кассар задумчиво оглядел тощую Митькину фигурку. — Само собой, как поправишься, пойдешь пешком. Помни, что нам надо прятаться и маскироваться.
Митька кивнул. Кто-то подарил ему жизнь — судьба ли, Единый ли, темная богиня или просто слепой случай. Подарил — но лишь для того, чтобы продолжалось их странное бегство непонятно от кого, непонятно куда, а главное — непонятно зачем.
16
— Чаю, значит, не предложите? — Хайяар без приглашения уселся в плетеное кресло, внимательно осмотрелся кругом. Ничего интересного на террасе не оказалось — диван, несколько кресел, покрытый зеленой клеенкой стол. Отлакированные доски блестели под неярким электрическим светом. На одной стене висел календарь, изображающий радостных мышей, от которых удирает испуганный кот, на другой — несколько небольших акварелей. Море, закат, ночной костер… Обычные альбомные листки.