Круглосуточный книжный мистера Пенумбры
Шрифт:
В Нью-Йорке раннее утро. Мы только что из аэропорта. Нил постоянно катается на Манхэттен по делам, я одно время ездил сюда поездом из Провиденса, но Кэт в Нью-Йорке первый раз. Пока самолет, снижаясь, разворачивался над аэропортом имени Кеннеди, она таращилась на предрассветное мерцание города, прикасаясь кончиками пальцев к прозрачному пластику окна и шептала: «Не думала, что он такой тощий».
И вот мы молча сидим на скамейке в тощем городе. Небо светлеет, но мы сидим в тени, завтракаем идеально неидеальными бубликами с черным кофе и пытаемся не бросаться в глаза. Пахнет влагой, будто пред дождем, вдоль улицы
– Подтвердили, – сообщает она, не поднимая глаз. – Новый ПМ выберут сегодня. Она обновляет и обновляет страницу раз за разом: думаю, ее батарея разрядится еще до полудня.
Я чередую страницы путеводителя по Центральному парку (купленного в книжной лавке в аэропорту Кеннеди) с ненавязчивым поглядыванием в бинокль Мэта.
Вот что я в него вижу:
С пробуждением города Пятая авеню оживает, и я замечаю одинокую фигуру, рысящую по тротуару на той стороне. Это мужчина средних лет с пухом русых волос, развевающихся на ветру. Я подкручиваю фокус на бинокле. Вижу нос картошкой и пухлые щеки, зарумянившиеся на холоде. На нем темные брюки и твидовый пиджак, идеально скроенные по фигуре: именно под его торчащее брюшко и обвисшие плечи. На ходу он слегка подскакивает.
Мое паучье чутье на взводе, потому что, конечно же, Нос-Картошка останавливается у входа в Каптал, вертит ключом в замке и опасливо шагает внутрь. По сторонам от дверей загораются двойные лампы на небольших держателях.
Я трогаю Кэт за плечо и показываю на мерцающие лампы. Нил прищуривается. Поезд Пенумбры прибудет на Пенн-стейшн в 12:01, и до тех пор мы будем наблюдать и ждать.
Вслед за Носом-Картошкой в темный подъезд тянется тонкая, но непрерывная струйка невероятно обычных на вид нью-йоркцев. Вот девушка в белой блузке и грифельно-черной юбке; мужик средних лет в болотно-зеленом джемпере; бритоголовый чувак, с виду отлично вписавшийся бы в «Анатомикс». Неужели это все члены Каптала? Что-то не сходится.
Нил шепчет:
– Может, здесь у них другая целевая аудитория. Помоложе. Похитрее.
Конечно, куда больше нью-йоркцев идет мимо подъезда. На обеих сторонах улицы толпа, поток людей, длинных и коротышек, молодых и старых, симпатичных и страшных. Сгустки прохожих проплывают мимо, загораживая мне вид. Кэт сидит как на иголках.
– Все такое маленькое, и столько людей! – удивляется она, разглядывая толпу. – Они… Будто косяк рыб. Или птиц, или муравьев, не знаю… Какой-то суперорганизм.
– Где ты росла? – вступает в разговор Нил.
– В Пало-Альто, – отвечает Кэт.
Оттуда в Стэнфорд, потом в Гугл: для девушки, одержимой дальними пределами человеческих возможностей, Кэт держится довольно близко к дому.
Нил понимающе кивает.
– С одноэтажной картиной мира не постичь внезапную сложность нью-йоркской улицы.
– Не знаю, о чем ты, – говори Кэт, прищурившись. – Со сложностью я умею разобраться.
– Смотри, я знаю, что ты думаешь, – говорит Нил, качая головой. – Ты думаешь, что это просто многоагентная система, и каждый в толпе подчиняется в целом нехитрому набору правил… Кэт кивает.
– И если вычислить эти правила, ты сможешь
– Именно. Ну, то есть, конечно, пока я не знаю, что это за правила, но я могу поэкспериментировать и нащупать их, и тогда задача упрощается…
– Неверно, – объявляет Нил и взвизгивает, как сирена на телеигре. – Не можешь ты этого. Даже если бы ты знала правила – кстати сказать, никаких правил нет, – но даже если бы они были, их не удастся смоделировать. Знаешь, почему?
Мой лучший друг и моя девушка сцепились по поводу цифровых моделей. Мне остается только расслабиться и слушать.
Кэт хмурится.
– Почему?
– Памяти не хватит.
– Ой, да ладно…
– Именно. Ты не сможешь все это удержать в памяти. И ни один компьютер. Даже этот ваш, как его… – Большой Ящик.
– Да, он. Он не настолько большой. Этот Ящик…
Нил разбрасывает руки, словно обнимая улицу, парк, город вокруг.
– …больше.
По улице катит змеящаяся толпа.
Нил, заскучав, отправляется в музей Метрополитен, расположенный неподалеку, где он собирается пофотографировать образцы – античные мраморные груди. Кэт большими пальцами строчит короткие экстренные сообщения гугловцам, гонясь за слухами о новом ПМ.
В 11:03 по улице шатко ковыляет сутулая фигура в длинном пальто. Предчувствие вновь шевелится во мне: мне кажется, я научился с лабораторной точностью распознавать в людях определенный род странности. У сутулого шатуна лицо старой совы, черная папаха надвинута на кустистые брови, торчащие далеко за ее границы. Ну, разумеется: он ныряет в темный подъезд.
В 12:17 начинается дождь. Мы под защитой высоких деревьев, но на Пятой авеню быстро темнеет.
В 12:29 перед Неразрывным Капталом останавливается такси, из него выходит высокий мужчина в плаще. Наклоняясь рассчитаться с водителем, он поплотнее запахивает плащ у горла. Это Пенумбра, и видеть его здесь, в антураже темных деревьев и бледного камня – какой-то сюрреализм. Я никогда не представлял этого человека где бы то ни было, кроме как в магазине. Они как пакетная сделка: нельзя получить одно без другого. И все же вот он, стоит посреди улицы на Манхэттене, возясь с бумажником.
Я вскакиваю и бросаюсь через Пятую авеню, уворачиваясь от медленно катящих машин. Такси отъезжает, будто желтая кулиса, и – та-дам! Вот и я. Сначала на лице Пенумбры ничего не отражается, потом он чуть прищуривается, потом улыбается, а потом откидывает голову назад и громко смеется. Он смеется, а следом и я. Так мы стоим несколько секунд, смеясь друг над другом. А я еще и чуток запыхавшись.
– Мальчик мой! – говорит Пенумбра. – Ты, наверное, самый странный продавец, какого только это братство видело за все пятьсот лет. Идем, идем.
Он протягивает мне руку с тротуара, смеясь.
– Что ты здесь делаешь?
– Я приехал вас остановить, – отвечаю я.
Выходит как-то непривычно серьезно.
– Не надо…
Я горячусь.
– Не надо туда ходить. Не давайте сжигать вашу книгу. И вообще ничего.
– Кто тебе сказал про сожжение? – спокойно спрашивает Пенумбра, поднимая бровь.
– Ну, – отвечаю я, – Тиндэлл слышал это от Имберта.
Пауза.
– А тот от, э, Монсефа.
– Это ошибка, – отрезает Пенумбра. – Я сюда приехал не за наказанием.