Крушение империи
Шрифт:
Госпитали и лазареты Кр. Креста, которые пришлось видеть, оказались на высоте. Скверно было только в военных госпиталях: там постановка была небрежной, чувствовался недостаток в перевязочных средствах, а главное — не было согласованности между ведомствами. Чтобы дойти на фронте от военных госпиталей до госпиталей Кр. Креста, иногда приходилось тащиться пешком десять и больше верст, негде было даже нанять телеги, так как жители либо бежали, либо были разорены.
Принял великий князь меня любезно, сказал, что он должен ехать в Брест на совет командующих армиями, и предложил проехать туда с ним. Мое предложение о приспособлении арб, наложенных сеном, для перевозки раненых встретило полное сочувствие, и через несколько дней в нашей губернии уже шла реквизиция, и арбы и лошади поехали на фронт.
Вообще, великий князь очень охотно выслушивал все, что я говорил ему, а в заключение просил приезжать почаще и обо всем его осведомлять. Когда зашла речь о Распутине, я передал ему петроградские слухи. Говорили, что Распутин хотел приехать в Ставку и запросил телеграммой и будто бы Николай Николаевич ответил:
«Приезжай — повешу».
На вопрос, правда ли это, великий князь засмеялся и сказал:
— Ну, это не совсем так.
По его ответу было ясно, что что-то в этом роде имело место.
Великий князь жаловался на пагубное влияние императрицы Александры Федоровны. Он откровенно говорил,
— Вот вы имеете влияние, — заметил великий князь, — вам доверяют. Устройте мне, как можно скорее, поставку сапог для армии.
Я ответил, что это можно устроить, если привлечь к работе земства и общественные организации. Материала в России много, рабочих рук также, но в одной губернии кожи, а в другой дратва, подметки, гвозди, а еще в какой-нибудь — дешевые рабочие руки, кустари-сапожники. Лучше всего было бы созвать съезд председателей губернских земских управ и с их помощью наладить дело. Великий князь отнесся к этому очень сочувственно.
Вернувшись в Петроград, я был в организационном комитете Думы и расспрашивал членов Думы, как по их мнению лучше наладить доставку сапог. Обсудив, решили циркулярно запросить председателей управ и городских голов. Это было скоро сделано, и сразу посыпались благоприятные ответы. Так как возможно было ожидать противодействия со стороны правительства к созыву такого съезда, то я решил объехать и поговорить с некоторыми министрами в отдельности. Кривошеин [102] , Сухомлинов и Горемыкин отнеслись к идее съезда сочувственно и обещали поддержать мое предложение в Совете министров. Свидание же с министром Маклаковым вышло весьма оригинальным. На мое заявление, что главнокомандующий поручил спешно заняться поставкой сапог для армии при посредстве земств и созвать для этого в Петрограде председателей городских и земских управ, Маклаков сказал:
102
Кривошеин, А. В. (р. в 1861 г.) — гофмейстер. Начальник переселенческого управления, тов. министра финансов, завед. государств, дворянским и крестьянским земельным банками; член Гос. Совета (1907 г.); с 1908 г. — главноуправляющий землеустройством и земледелием. На этом посту выявил себя активным сторонником уничтожения общинного землевладения и насаждений хуторского хозяйства. В первые годы войны имел большое влияние на политику Горемыкина, который часто совещался с К. по политическим вопросам. Но после установления тесной связи Горемыкина с кружком Рубинштейна — Мануса Кривошеин стал группировать вокруг себя либеральных министров, причем в эту группу в 1915 г. кроме него входили Поливанов, Харитонов, Барк и гр. Игнатьев. Как показывал в следств. комиссии гр. Игнатьев, Кривошеин сыграл большую роль в смещении и осуждении Сухомлинова. Он стремился занять пост премьер-м-ра и для этого особенно старался тесно работать с общественными организациями и Думой. Однако, победа досталась распутинской клике, и Кривошеин получил в октябре 1915 г. отставку. Стоял во главе правительства Врангеля. (См. «Падение царского режима», т. VI. Допрос графа П. Н. Игнатьева).
— Да, да, то, что вы говорите, вполне совпадает с имеющимися агентурными сведениями.
— С какими сведениями?
— По моим агентурным сведениям под видом съезда для нужд армии будут обсуждать политическое положение в стране и требовать конституции…
Это заявление министра было до того неожиданно и нелепо, что я даже привскочил в кресле и резко ему ответил:
— Вы с ума сошли… Какое право вы имеете так оскорблять меня? Чтобы я, председатель Гос. Думы, прикрываясь в такое время нуждами войны, стал созывать съезд для поддержки каких-то революционных проявлений!? Кроме того, вы вообще ошибаетесь, потому что конституция у нас уже есть…
Маклаков, видимо, опешил и стал сглаживать:
— Вы, Михаил Владимирович, пожалуйста, не принимайте это за личную обиду, во всяком случае без Совета министров я не мог дать разрешения на такой съезд и внесу этот вопрос на ближайшее заседание.
Я сообщил Маклакову, что некоторые из министров обещали поддержать мое ходатайство, и ушел от него возмущенный и расстроенный.
О съезде были уже разговоры с членами Думы, и неофициально многие из председателей управ были уже извещены о желании главнокомандующего привлечь земства к работе на армию. Многие тотчас же откликнулись. Прислали нужные сведения, а некоторые, не дожидаясь приглашения, сами приехали в Петроград. Затем стали поступать ответы из земств, что заказы уже даны кустарям и мастерским, скупаются кожи и что работа идет вовсю. Одно из земств в виду недостатка дубильных веществ послало своего человека в Аргентину. Даже некоторые из губернаторов и те откликнулись и писали, что вполне сочувствуют привлечению земств к военным поставкам. Министр Маклаков и тут постарался мешать, как мог. Он распорядился, чтобы заказы шли через губернатора, что возмутило общественные круги и затормозило дело. В то же время Маклаков издал знаменитый приказ [103] , в котором запрещалось вывозить продукты из одной губернии в другую. Это уже совершенно стесняло и нарушало план использования продуктов и возможностей различных губерний. Через несколько дней я получил письмо от Маклакова, в котором председатель Думы извещался, что его предложение о созыве съезда Советом министров отклонено, и что дело поставки сапог передано главному интенданту Шуваеву [104] , который и должен входить в сношения с земствами и городами. На другой же день является Шуваев и откровенно заявляет, что он не может этим заняться, что никогда с земствами дела не вел и что, по его мнению, земства не отнесутся с достаточным доверием к интендантству и не станут с ним непосредственно работать. Шуваев просил как-нибудь помочь ему. Я откровенно ему ответил, что раз Совет министров находит, что мне нельзя поручать этого дела, мне остается вовсе от него отказаться.
103
Приказ Маклакова — о запрещении вывоза продуктов (17 июля 1915 г.) из одной губернии в другую имел самые печальные последствия, как и другие правительственные мероприятия по ослаблению продовольственного кризиса, например, установление административными властями такс и т. н. Б. Граве в своей книге: «К истории классовой борьбы в России» пишет: «Креггьяне и землевладельцы в производящих районах не могли перебросить продукты в потребляющие районы, и, вследствие этого, цены на продукты
104
Шуваев, Д. С. (р. в 1854). — По окончании академии генерального штаба занимал штабные должности и был преподавателем военных наук. В 1905–1906 гг. командовал 2 Кавказским армейским корпусом. В 1909–1916 гг. — начальник интендантского управления. В 1916 г. назначен военным министром. В январе 1917 г. получил отставку и назначен членом гос. военного совета. Занимая пост военного министра, Ш. видел необходимость согласованной работы с буржуазными общественными организациями в целях боеспособности армии. Вследствие этого он в правительстве солидаризировался с оппозицией реакционному курсу Горемыкина и Штюрмера. Он был против смещения Ник. Ник. с поста верховного главнокомандующего, но не подписался под коллективным письмом м-ров, по условиям дисциплины. Его выступление в Думе (см. прим. 200) послужило поводом к отставке, на которой особенно настаивала Ал. Фед., желавшая посадить на эту должность выслужившегося перед ней Беляева.
Вскоре после этого у меня был Горемыкин для обсуждения вопросов о созыве Думы. Я напомнил ему в разговоре о его обещании поддержать предложение о земском съезде.
— Какой съезд? — удивился Горемыкин, — ничего такого мы вовсе не обсуждали в Совете…
Я показал Горемыкину письмо Маклакова. Он прочел с большим изумлением и опять повторил, что вопрос в Совете министров вовсе не обсуждался, а про Маклакова он заметил: «Il a menti comme toujours» [105] .
105
Он солгал, как всегда.
Несмотря на противодействия правительства, земства продолжали работать. Шуваев получал готовые партии сапог, а к распоряжениям Маклакова относился с презрением и возмущением. Особенно раздражало всех запрещение вывозить из губернии в губернию. Благодаря этой мере, в одних местах получался избыток продуктов, а в других недостаток, а случалось и так, что помещики, имевшие имения в разных губерниях, не могли перевозить для посева собственное зерно.
Когда я докладывал об этих обстоятельствах государю, он выслушал, но, по-видимому, не обратил особого внимания. Я спросил государя, как он смотрит на мои посещения Ставки, не находит ли он их неуместными. Государь сказал, что он знает, что великий князь очень ценит меня и что он лично будет рад, если я буду чаще ездить в Ставку. На этот раз государь было очень любезен. Я просил ускорить созыв Думы и рассказал государю содержание письма Маклакова и о его неосновательных подозрениях против земств.
Дума была созвана для обсуждения бюджета, но первое же заседание вылилось в историческую манифестацию, как и в первые дни войны. Не приняли участия в манифестации только крайние левые и странное молчание хранили прибалтийские и другие думские немцы. Незадолго до созыва Думы было арестовано несколько социал-демократов, в том числе четыре члена Думы [106] . Было обнаружено, что они пропагандировали против войны, и даже найдены были документы, доказывающие, что один из них открыто писал, что для России было бы благо, если бы победила Германия. Социал-демократическая фракция собиралась по этому поводу внести запрос правительству. Если бы они это сделали, цельность заседания была бы нарушена, и вообще это произвело бы нехорошее впечатление. Для запроса требовалось не менее тридцати подписей, а у левых такого количества депутатов не было, и внесение запроса зависело от того, дадут ли подписи кадеты, как это они делали во многих других случаях. Однако, кадеты подписей не дали, и все обошлось благополучно. Милюков произнес прекрасную патриотическую речь, упомянув о только-что убитом на войне члене их партии Колюбакине [107] , и сказал это так тепло, что память погибшего Колюбакина почтила вставанием не только вся Дума; но и члены правительства.
106
Арест соц.-дем. рабочей фракции IV Думы. — 30/X 1914 г. состоялось совещание с.-д. фракции IV Гос. Думы с ответственными партработниками Петрограда в Финляндии, близ ст. Мустамяки в дер. Нейвола в кв. Л. Б. Каменева, посвященное вопросу об отношении к войне. Совещание, по окончании работ, решило созвать через месяц более широкое совещание с представителями местных с.-д. организаций крупных промышленных центров. Последнее совещание состоялось 2/XI в Озерках в кв. рабочего Гаврилова, нанятой б. депутатом III Гос. Думы Шуркановым, оказавшимся впоследствии провокатором. На совещании присутствовали: с.-д. депутаты (большевики) IV Гос. Думы тт. Петровский, Самойлов, Бадаев, Шагов и Муранов и кроме них Л. Б. Каменев, тт. Антипов, Козлов от Петроградской организации, Воронин — от Ив.-Вознесенской, Линде — от Рижской, Яковлев от Харьковской. Совещание обсудило тезисы В. И. Ленина о войне, доклад Л. Б. Каменева о текущем моменте, заслушало доклады с мест о положении в организациях и настроении рабочих и др. организационные вопросы. К самому концу совещания 4/XI в квартиру ворвалась полиция и после обыска арестовала всех присутствовавших, кроме членов Думы. Последние были обысканы, но выпущены на свободу. Вскоре, однако, их арестовали по обвинению в принадлежности к с.-д. партии и посадили в петроградский дом предварительного заключения. За время, которое депутаты оставались на свободе, они успели сообщить рабочим о бесчинствах полиции над депутатами рабочих и довести до сведения Думы и ее председателя — Родзянко о нарушении депутатской неприкосновенности. Однако, буржуазно-помещичья Дума, находясь в плену шовинистической идеологии и собравшаяся воевать «до победного конца», не вступилась за депутатов, разоблачавших империалистический характер войны. 10 февраля 1915 года состоялся суд над арестованными на совещании 4/XI, который длился 4 дня и приговорил: на поселение — Петровского, Бадаева, Самойлова, Шагова, Муранова, Каменева, Линде, Воронина, и Яковлева; Гаврилова — в крепость 1 г. 6 мес., Антипова — 8 мес., Козлова оправдали и выпустили. Гос. Дума совершенно обошла молчанием арест и осуждение депутатов.
107
Колюбакин, А. М. (1869–1914) — земский деятель Новгородской и Тверской губ.; в 1903 году избран председателем губ. земской управы; в 1904 г. был уволен по распоряжению Плеве. Член центрального комитета кадетской партии. В предвыборную кампанию в 1907 г. объезжал по поручению к-та поволжские города. После избрания К. в III Гос. Думу против него возбужден был процесс по поводу речи, произнесенной в предвыборной кампании. К. был приговорен к тюремному заключению и исключен из Гос. Думы. В начале империалистической войны пошел добровольцем на фронт и был убит.