Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!»
Шрифт:
А на аэродром в это время надвигался коварный враг авиации – низкая облачность со снегопадом. Мы с Иваном заметили ее и вовремя закончили незапланированную нашу дуэль.
Без малого сорок лет прошло с той поры. Но я помню эту схватку во всех деталях, хотя за эти годы сменились поколения истребителей и в авиации уже возмужали наши дети и внуки…
А тогда наш полк получил приказ на очередное перебазирование, поближе к Днепру.
Командир части поставил мне задачу разведки погоды по маршруту нашего перелета до Шевченково. И я с Валентином Мудрецовым незамедлительно поднялся в воздух. Не делая круга, взяли курс на запад с набором высоты. Вдали, где горизонт должен иметь если и не очень четкую границу, то хотя бы приблизительные очертания, я заметил густую дымку. На душе стало тревожно и неспокойно. Мысли, до этой минуты ясные, закружились вокруг одного вопроса: сумеем
Подошли к реке Псёл, что недалеко от города Кременчуга вливает свои воды в могучую днепровскую артерию. Плотной стеной здесь нас встретил туман. Видимость резко ухудшилась: пошел слабый снег. Наши надежды на перелет свелись к нулю…
Мудрецов, посматривая в мою сторону, как бы спрашивал: ну что, командир, плохи дела наши? Почти непрерывно он выполнял змейки, ни на секунду не забывая, что кроме тумана могут нагрянуть гитлеровские истребители.
– Мудрый, попытаемся проскочить, – передаю я ведомому. – Если за рекой туман – разворачиваемся влево на сто восемьдесят градусов. Подойди поближе. Стань в крыло!
Входим в густую пелену тумана. Самолет Мудрецова еле-еле просматривается. Летим как в молоке – никакого просвета. Тогда я даю команду на разворот, и медленно, с малым креном выбравшись из него, идем на высоту. Там повторяем все сначала: пробить облачность не удается, а навыков летать вслепую у нас нет, да и машины для этого оборудованы слабо.
Удрученные, возвращаемся на аэродром. Здесь метеоусловия гораздо лучше. После посадки я сразу же докладываю командиру полка о результатах разведки погоды. На командном пункте весь стол накрывает полетная карта. Замечаю, что мое появление прервало какой-то особенно важный оживленный разговор. И Сергей Иванович, как я понял, к моему докладу отнесся с недоверием. Обидно, конечно… Однако долг превыше всего, и, зная горячность Подорожного, зову на несколько минут «по личному вопросу» Николая Парфентьевича Сумина и неофициально, по-дружески прошу:
– Если командир надумает лететь на разведку – не пускай. Может кончиться плохо!
Сумин смотрит на меня с удивлением:
– Он же командир! Вряд ли это в моих силах.
Я настаиваю, советуя воспрепятствовать полету командира полка.
– Пусть не меня, другого комэска пошлет. Наконец, скажи механику, договорись: мол, машина неисправна, лететь нельзя…
Уходил я с КП с плохим предчувствием, на душе лежала тяжесть.
И вот минут через сорок послышался рев моторов. Может, техники проверяют работу моторов? Кажется, нет: кто-то порулил. Выскакиваю из землянки и вижу, как пара «лавочкиных», взлетев и не сделав обычного круга над аэродромом, с набором высоты пошла на запад.
Звоню на командный пункт, спрашиваю:
– Кто?
– Командир с Ямановым, – ответил начальник штаба.
И потянулись для меня мучительно долгие минуты.
Только через полтора часа вернулся Борис Яманов, расстроенный и измученный. Чувствовалось, что летчик очень взволнован, возбужден. И тут мы узнаем подробности случившегося. В паре с Подорожным подошли они к Псёлу. Там стоял сплошной туман, видимость нулевая, и вскоре штурман потерял из виду машину ведущего. Встав в круг, Яманов запрашивает командира полка – ответа нет. И так несколько раз кряду. Полагая, что Сергей Иванович уже вернулся домой, штурман спешит на аэродром – горючего в обрез…
Наступил вечер. Предчувствуя недоброе, пилоты притихли. Говорили только о служебных делах, да и то – негромко: нервы в такие минуты напряжены до предела. И странное дело, летчики – народ не робкого десятка, храбрый, мужественный, ни в бога, ни в черта не верят, но многие, как в войну, так и после нее, верили в приметы. Что это, отголоски язычества, не до конца угасшие инстинкты суеверных предков? А может, все это – нежелание поставить перед собой острый вопрос и ответить на него? Животная боязнь тяжелого, трагического, так же как выхолащивание, стандартизация мыслей и чувств, слов и дел, мне думается, обедняет душу и разум человека.
…Утром, после бессонной, томительной ночи, в полку стало известно: командир полка Сергей Иванович Подорожный разбился, погиб… Пробивая облачность – не вверх, а вниз, – он столкнулся с землей у села Омельник, рядом с местом предстоящего базирования нашей части.
Весь день светило солнце. Погода стояла замечательная, словно в оправдание перед нами за вчерашний день. Мы перелетели в Шевченково и расквартировались в селе, вблизи полевого аэродрома. Там предали земле прах своего
Когда были отданы последние почести Сергею Ивановичу Подорожному, заместитель командира дивизии решил посоветоваться с нами:
– Кого из трех кандидатов вы хотели бы избрать командиром вашего полка – Дахова, Ольховского или Семенова?
Наш выбор пал на Ольховского.
Инспектор дивизии по технике пилотирования Николай Иванович Ольховский имел академическое образование и ранее уже командовал полком. Человек богатырской комплекции, с простым русским лицом, Ольховский держался спокойно и уверенно. Летчик он бывалый и людьми управлять может.
На церемонии представления личному составу части Николай Иванович не без волнения обратился к нам:
– Представим себе невозможное: Сергей Иванович среди нас и сдает мне полк. Передовой полк в корпусе – бесстрашные, мужественные летчики. Трудолюбивые, самоотверженные техники и механики. Воюй да радуйся!
Совсем иное дело, когда принимаешь осиротевшую часть. Очень горько всем нам, знавшим Подорожного. За ошибки мы расплачиваемся дорогой ценой – жизнью. И я готов разделить с вами горести и радости, что выпадут на нашу фронтовую долю. Обещаю быть справедливым. Ваши надежды постараюсь оправдать на совесть. Будем гнать, друзья мои, оккупантов с родной земли!Ранним утром 7 января двенадцать экипажей, возглавляемых новым командиром полка Н.И. Ольховским, взяли курс на Березовку. Предстояло сопровождать транспортный самолет. На его борту – заместитель Верховного Главнокомандующего Г.К. Жуков и командующий ВВС А.А. Новиков. Из Березовки взлет произвели вместе с представителями Ставки. Они – на «Дугласе», четверка командира – справа, моя – слева, звено Яманова, как прикрывающая группа, – сзади, с небольшим превышением над транспортным самолетом.
Маршрут протяженностью до трехсот километров, да еще с «Дугласом», который в сравнении с истребителями имел значительно меньшую скорость, предполагал, по расчетам, полную выработку топлива на наших машинах. Учитывая это, на последнем отрезке маршрута нас должны были сменить «яки».
Во второй половине пути стало ясно, что горючего хватит, чтобы закончить полет на киевском аэродроме Жуляны вместе с «Дугласом». Принимается решение: наряд истребителей сопровождения не менять. Пролетели точку базирования «Яковлевых». Облачность, вначале незначительная, перешла в сплошную с нижним краем 300–400 метров. Когда попадаем в снежные заряды, видимость почти нулевая. В кабине сумеречно, уныло и скучно. Я не оговорился – скучно от однообразия, от непогоды: конечно, после жарких схваток в небе этот полет кажется дремотным. Хотя и не холодно, я зябко поеживаюсь – все от той же убаюкивающей плавности работы рулями управления. Ведомый почти вплотную прилип ко мне и повторяет малейшее изменение положения моей машины.
Наконец «Дуглас» снизился и пошел под облаками. Наша четверка настолько приблизилась к транспортному самолету, что отчетливо просматривались заклепки на фюзеляже. По радио просим экипаж увеличить скорость до максимальной – иначе растеряемся в этой пурге.
Летчики, замыкавшие четверки группы сопровождения, потом рассказывали, что они часто теряли из виду не только сам «Дуглас», но и машину ведущего звена. Любоваться панорамой Киева было некогда. Все внимание на «Дугласе». И парами, вместе с ним, садимся.Восемь летчиков в сборе. Где остальные четверо – звено Яманова?
Кто-то высказал предположение:
– Наверное, они сели на аэродроме «Яковлевых»…
Так оно и произошло на самом деле. Четверка Яманова не пошла дальше, а вернулась и произвела посадку там, где мы предполагали.
Пурга затихла только на следующий день. Жуляны превратились в сплошное снежное море. Позади каждого самолета возвышался огромный снежный сугроб (через много лет я буду вспоминать эти заносы в пустыне, так они похожи на песчаные барханы). Аэродромная служба почти целые сутки приводила в порядок взлетно-посадочную полосу. И только к вечеру 9 января мы добрались до Шевченково.
Недолго продолжалась работа с этого аэродрома. С началом Корсунь-Шевченковской операции полк перебазируется дальше, и вскоре нашей дивизии присваивается почетное наименование «Кировоградская».
А в конце января в полк пришла беда. В неравном бою, прикрывая наземные войска в районе Шполы, пал смертью храбрых старший из братьев Колесниковых – Александр Иванович. На младшего брата Ивана тяжело было смотреть: замкнулся, стал угрюмым, в бою неосмотрителен, на опасность не обращает внимания. Мы понимали горестные чувства летчика: ни единым словом не упрекнули Ивана за нелепый риск в бою, стараясь уберечь его от разящих вражеских атак.