Крылатая гвардия
Шрифт:
– Разрешите идти с выпущенным? В моих наушниках металлический треск и гневный приказ командира:
– Евстигнеев, немедленно домой! Упавшим голосом докладываю:
– Вас понял... Выполняю...
Я знаю, что Игнатов прав, что лететь с выпущенной стойкой шасси нельзя: чуть побольше скорость - и ее щиток сорвет встречным потоком воздуха... А скорость будет высокой, если даже и не произойдет встречи с истребителями или бомбардировщиками противника.
"Это же надо, - думаю я удрученно, - первый боевой вылет, и такое невезение..." После посадки
– Товарищ командир, машина неисправна. Дайте какую-нибудь. Я догоню группу!
– Успокойтесь, Евстигнеев. Эскадрилью вы уже не догоните. Понимаю ваше состояние и приветствую желание быть с товарищами там,- Солдатенко неопределенно махнул рукой на запад и вверх.- А сейчас идите и займитесь вместе с механиком устранением неисправности на самолете.
– Товарищ командир, там же эскадрилья...
– Она справится с задачей,- не дослушал меня командир.- Выполняйте приказание. О результатах работы доложите мне.
Техники уже поставили машину на козелки - она приподнята так, что колеса шасси не касаются земли. Я сажусь в кабину, запускаю мотор, ставлю кран на уборку - стойка не убирается. Техники находят неисправность, и Ла-5 после дозаправки горючим готов к полету. Я снова бегу на КП и прошу разрешения на вылет, чтобы проверить работу механизма шасси в воздухе.
Командир полка внимательно посмотрел на меня:
– Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите за воздухом: в районе аэродрома часто появляются "сто девятые", гляди, чтоб не склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный...
Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами впечатлениям и рассказам нет конца.
Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое боевое задание, где все могло быть, все могло случиться...
Бирмчане - Пантелеев и Шабанов,- стараясь успокоить меня, говорят, что ничего особенного они не видели - простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу и безутешен.
Странная это штука - самолюбие. Оно чаще всего ослепляет наш разум, но иногда и помогает совершить невозможное. Помню, я в детстве поспорил, что переплыву озеро, расположенное недалеко от нашей деревни. Озеро - не река: что ширина, что длина - почти одинаковы. И что же? Поплыл и чуть было не утонул: выбился из сил, а позвать на помощь стыдно - вот это самое самолюбие мешало. Спасло меня просто чудо - в бессознательном состоянии выбрался на мелководье.
Наверное, тогда, в детстве, я интуитивно понял: для достижения цели можно рисковать жизнью, но рисковать данным словом - невозможно, его надо уметь сдержать...
Часа через два наше звено снова в воздухе. Летим на разведку войск противника в район Харькова. Любенюк и я наблюдаем за землей, Гривков с Шабановым - за воздухом. Высота небольшая - 800-1000 метров, большая и не нужна.
Под нами железная дорога, что идет от Купянска на Белгород. Переход линии
Ого, думаю, вот так "мертвая полоса". Одно дело - на карте, а другое - в воздухе... Интересно и жутковато от такой встречи.
Любенюк выполняет противозенитный маневр - то снижается, то набирает высоту, не меняя общего направления полета: делает отвороты, то увеличивая, то уменьшая скорость. Я держусь метрах в пятидесяти от ведущего, чтобы удобнее было маневрировать и следить за землей.
Он изредка смотрит на меня, одобрительно кивая головой, и передает по радио:
– Правильно. Так держать. Следи за землей.
В направлении Белгорода я вижу большое скопление фашистских войск на дороге. С высоты кажется, что вся эта бесконечная лента людей остановилась в раздумье: двигаться дальше или стоять на месте.
Но нет, она движется, эта зеленоватая лента, ползет... Пытаюсь сосчитать количество квадратных коробочек - танков, чуть подлиннее и поуже коробочки-автомашины, а коробочки с хоботками - артиллерия. Между этими, словно игрушечными, машинками - люди, маленькие, серые-серые. И только трава да деревья ярко-зеленые, праздничные. Это веселый наряд весны. Ей нет дела до войны: пришла пора - она наряжается, сначала во все зеленое, блестящее от дождя, потом надевает поверх белую накидку - фату.
Не получается у меня что-то с подсчетом вражеской техники... Странно, но нас никто не атакует, не обстреливает. II мне уже не верится, что это мой первый боевой вылет. Я знаю, наша задача - не уничтожение живой силы и техники, не воздушный бой, наша цель - разведка. Однако ведь разведали... И я запрашиваю Любенюка:
– Командир, может, напомним немцу, кто мы и зачем здесь появились?
– Кто мы, они знают. А зачем - знать не должны.
– Понятно. Но что за вылет без огня?..- настаиваю я.
– Нет дыма без огня,- слышится в наушниках убежденный голос,- а он нам сейчас во вред...
Эх, как хотелось схватиться с врагом! Но мы разворачиваемся на сто восемьдесят градусов - и домой. И пока на компасе моего самолета стрелка плавно ходит по шкале с курсом на восток - вплоть до самого аэродрома, - меня не покидает чувство неудовлетворенности и стыда: воздушный боец возвращается с полным боевым комплектом...
На земле начальник штаба полка, внимательно выслушав доклад Любенюка, отмечает на карте данные разведки, заслушивает каждого летчика отдельно, затем собирает всех вместе и начинает сопоставлять данные. Чувствуется, результатами разведки он недоволен. Отрывисто и резко звучит подведение итогов:
– Нет района сосредоточения войск; по движению колонн нет времени; нет точного места нахождения головы и хвоста колонны в момент обнаружения... Произвести доразведку. Думаю - парой...
Мы с удивлением смотрели на начальника штаба, и, когда он отъехал, я не удержался от "комментария":