Крылатая гвардия
Шрифт:
Неожиданно послышался отвратительный, с нарастающим завыванием свист и вой падающих бомб. Мы с Шотой замерли на месте, пытаясь определить направление удара. Взрыв неимоверной силы раздался на юго-западной окраине аэродрома. И я увидел в синеве весеннего неба девятки фашистских самолетов! Они подошли к нашему аэродрому со стороны солнца бесшумно, как планеры, спускаясь с огромной высоты при работе мотора на малых оборотах.
Не успели мы еще сообразить, что предпринять, как вблизи прогремел взрыв второй серии бомб! Самолет мой вздохнул: это осколки авиабомб ударили по мотору. Механика Шоту как ветром сдуло - он скатился
Подбежав к нему, я потряс Шоту за плечи:
– Ты жив, ранен?
– Живой!
– прокричал он.- Воздушной волной сбило!
Мы бросились в большую щель. На бегу я поднял воротник куртки, закрыв им шею и лицо, будто от холодного ветра, а сам все следил глазами за самолетами и бомбами, падающими вниз.
Снова свист и завывание...
– Ложись, Шота!
Он послушно ложится, я падаю рядом, вжимаюсь в землю всем телом, напрягаю мускулы. И так хочется в эти секунды, чтобы земля прогнулась хоть на полметра и закрыла тебя от этого кошмара.
Ударной волной меня и Шоту отрывает от земли, приподнимает на мгновенье кажется, что мы зависаем в воздухе, а потом какая-то необоримая сила снова бросает нас вниз. Словно неведомый великан взвесил нас на своих ладонях и бросил назад, на землю, с коротким выдохом шепнув: "Вот та-а-а-к!.." Одолевает приступ смеха - такое при сильном волнении со мной уже случалось. Шота со страхом и удивлением, выпучив свои черные восточные глаза, глядит на меня, как бы не узнавая.
– Командир!
– кричит он во все горло.
– Ти что, совсэм спятил?
– Нет, Шота. Я смеюсь, как мы приземлились...
– Ест над чэм смэяться. Быстрее надо в щель!
– с грузинским акцентом, волнуясь, возмущается он.
Щека его нервно подергивается, лицо покрыто желтоватой бледностью. С моим механиком всегда так: спокоен парень - говорит на чистейшем русском языке, взволнован - мешает русский с грузинским.
Еще три раза падали мы на землю под свист и завывание бомб. Но до щели так и не добрались.
В том налете на наш аэродром участвовало пять девяток бомбардировщиков "юнкерсов" и "хейнкелей". Они шли волна за волной под охраной трех десятков истребителей и сбрасывали бомбы среднего и крупного калибра залпом. Каждая группа делала это в момент подхода к границе аэродрома. Поэтому взрывы были в основном на юго-западной окраине, и только несколько штук упало в расположении стоянок нашей эскадрильи. Освободившись от груза, самолеты врага поспешно уходили на запад.
– Взрывам, казалось, не будет конца. Но вот появились "яки" (они пришли с соседних аэродромов), и завязалась схватка. С ударом последней группы противника этот жесточайший налет закончился.
Мы с Шотой бежим па стоянку: наш самолет вроде цел. Я сразу же лезу в кабину за парашютом:
– Быстрее готовь машину к вылету. Догнать надо этих паразитов! Нельзя прощать такое!
Механик вскочил на центроплан, пытаясь закрыть капоты мотора, а сам ругается на чем свет стоит.
– Что там, Шота?
– предчувствуя неладное, обеспокоенно спрашиваю я механика.
– Вилизай, командыр! Билета нэ будэт... Цилындра повреждена,- удрученно отвечает механик.
Делать нечего - вылезаю. Оказалось, головка верхнего цилиндра разбита осколком бомбы. Вот и результат пренебрежительного отношения к укрытиям...
Размеры
– Мы прибыли сюда не отсиживаться, а бить врага!
– с пафосом заявлял один наш бравый и довольно храбрый командир.
Доверчивыми, восторженными глазами смотрели мы на него. Кто вслух, а кто и мысленно поддакивал: "Да, да, так оно и есть!.."
К нашему "лавочкину" какой-то неестественной окостеневшей походкой подошел старший техник эскадрильи Алексей Симонов. Я подумал даже, что он ранен или контужен. Нагнувшись к Шоте, Симонов что-то говорил ему, а у самого слезы на глазах. Почувствовав недоброе, я приблизился к ним и вопросительно посмотрел на Алексея.
Он, не глядя на меня, сквозь зубы выдавил:
– Кирилл, командира полка убило...
Я не могу уловить смысла этого страшного слова: "Что значит "убило"?.. Солдатенко... мертв, его нет?"
Мы все трое молчим. Первое время нет сил что-либо произнести, потом словно про себя повторяю:
– Солдатенко?.. Не может быть!..
Не хотелось верить. Бывает такое: знаешь, что человек говорит правду, а сам ищешь успокоения: может, все-таки это ошибка?
...Командир полка в этот день был ответственным за обеспечение безопасности аэродрома от налета авиации противника. Когда появились фашистские самолеты, Солдатенко находился около столовой. Он знал, что в таких случаях сигнал на вылет дежурного звена будет подан п без него, но почему-то бросился к дежурным машинам, крича на бегу:
– Ложись!
Командир третьей эскадрильи В. Гавриш и штурман полка С. Подорожный упали. Через несколько секунд они увидели перед бегущим командиром смерч огня с выброшенным от взрыва грунтом. Если бы командир полка выполнил собственную команду, то остался бы жив, как и те, кто бежал рядом.
Летчики дежурного звена узнали в бегущем Солдатенко и запустили моторы. Запуск совпал с сигнальными ракетами на вылет, взрывами бомб, ударной волной; подниматься в воздух было уже поздно, неразумно. При этом налете тяжело ранило комиссара полка Н. А. Мельникова, шесть человек из технического состава получили легкие ранения. Таких больших потерь часть не переживала на протяжении почти двух лет войны.
Полк принял Сергей Иванович Подорожный, исполнять обязанности заместителя командира полка по политической части назначили парторга Н. Беляева.
И вот еще не засыпали воронки от авиабомб, а мы через три часа после налета - в воздухе. Идем вместе с "илами" на штурмовку войск противника.
Повел нас новый командир. Он с четверкой - справа и выше "горбатых", наша четверка, ударная, - левее, а третья - на флангах. Линию фронта пролетаем чуть южнее Белгорода. Вблизи Томаровки и Борисовки - море зенитного огня: дым от разрывов снарядов закрывает горизонт, просветов между ними нет.