Крылатая гвардия
Шрифт:
Закончив, полет, я подруливаю к летчикам и на вопрос "Как машина?", не задумываясь, отвечаю:
– Хороша! Но для забавы, а не против "шмиттов".
– Аппетит, известно, приходит во время еды.
– И на "иаре" можно слетать?
– не удержался я.
Старший румынской авиагруппы не возражает. И, тщательно разобравшись в управлении машиной, я взлетаю. Делаю круг над аэродромом. Хочется знать, какая же максимальная скорость у этого самолета, поэтому отхожу подальше от города и, развернувшись, на прямом участке полета выжимаю из мотора все, на что он способен.
Все ясно: "иар", хотя внешне похож на "лавочкина", но по сравнению с ним "тарантас", здорово проигрывает по всем параметрам. Скорость мала, маневренность невысокая, в управлении тяжелый, и точная стрельба на максимальной скорости затруднена.
Я откровенно высказал румынам свое мнение об их боевой машине:
– Мы, русские, привыкли говорить открыто: "Лучше горькая правда, чем сладкая ложь". Что я думаю об "иаре"? Он по всем боевым параметрам значительно уступает нашему "лавочкину". Вам тяжело на нем драться с "фокке-вульфом" и тем более против "мессершмитта". Успех в бою во многом будет зависеть от мастерства летчиков и взаимной выручки. "Юнкерсы" бить можно!
Реакция на мой отзыв была неожиданной и многоголосой. Румыны согласно закивали в ответ:
– Правда - хорошо! Сладкой ложью мы сыты от немцев. Она слишком дорого обошлась и нескоро забудется. А достоинства "лавочкина" мы знаем - испытали на себе. Справедливо говорите: в бою с "мессершмиттами" нам тяжело. Возможно, вы поможете?..
Немного помолчав, обдумав каждое слово, я убежденно сказал:
– Затем мы и пришли в вашу страну. В бою не подведем.
– И, обращаясь к старшему, доброжелательно предложил: - Не желаете слетать на нашей "лавочке"?
А у самого в голове мелькнуло: "Эх, и будет же мне от командира за эту вольность..." Но как знак взаимного доверия я считал такое приглашение необходимым. Опасения оказались напрасными. Румын поблагодарил, но отказался, мотивируя тем, что время позднее, а с утра боевой вылет и его ждут какие-то важные дела. Как-нибудь в другой раз он непременно полетает на "скамеечке", пообещал командир союзников на прощание.
На этом дружественная встреча закончилась. Обсуждение достоинств и недостатков союзных сторон продолжалось и у нас, и, разумеется, у румынских товарищей до позднего вечера.
Вылеты на боевые задания у наших коллег по базированию были не такими частыми, как у нас, но задачи они решали аналогичные - прикрытие войск от ударов немецкой авиации.
Боевого взаимодействия с румынами не было. Поэтому ни времени вылета групп, ни характера заданий, ни района их действий мы не знали, хотя встречаться в воздухе нам иногда все же приходилось.
...Восьмерка "иаров" вылетела на задание с утра. Минут через пять в воздух поднялись и мы, в таком же количественном составе. Когда внизу появился район прикрытия, оказалось,
В том вылете, помнится, появились две девятки немецких Ю-87. Их сопровождала восьмерка Ме-109. На перехват противника устремились и мы и румыны почти одновременно. "Иары" оказались па одной высоте с "лапотниками" и сразу атаковали флагманскую девятку. "Шмитты" кинулись было на них, но мы преградили путь фашистам.
Атаку первой четверки "сто девятых" отбиваю я своими парами. Фашисты лезут вверх, но там их встречает Тернюк.
Вторая четверка Ме-109 упорно наскакивает на румын.
– Первый - мой! Бей второго, - командую ведомому.
От очереди огня Мудрецова противник уходит в сторону. Я успеваю сблизиться с ведущим "сто девятых". Удар - и участь его решена!
Из атаки правым боевым разворотом мы устремляемся вверх - там тоже "мессершмитты". Уклонившись от огня Тернюка, они пытаются прорваться к "иарам", видимо считая их более легкой добычей, а может быть, немцы особенно злы на них. Думаю, что и то, и другое.
Во время разворота на ведомого я оказываюсь позади Мудрецова, а он - в хвосте у "сто девятых".
– Мудрецов! Бей ведомого! Прикрываю.
Очередь моего напарника - и еще один фашист идет к земле.
Румыны, видя, что мы не пропускаем к ним "шмиттов", смелее атакуют "лапотников": горящий бомбардировщик противника падает. Молодцы союзники!
"Сто девятые", оставшись вшестером, значительно снизили активность. Сразу видно: растерялись, засуетились, не зная, что предпринять. Тернюк незамедлительно использует панику в группе врага и, прорвавшись ко второй девятке "юнкерсов", сбивает одного.
Запаниковали и бомбардировщики: круто развернувшись, почти на пикировании, они уходят на запад. "Мессы" незамедлительно ретируются следом за подопечными.
Когда мы вернулись из боя, румыны были уже дома и встретили нас на стоянке "лавочкиных". Радостные, возбужденные удачным боем, они крепко жмут нам руки, бесконечно повторяя полюбившееся им слово: "Молодец, молодец!.."
Командир союзников говорит нам с нескрываемой признательностью:
– У вас, русских, слова не расходятся с делом. Хорошо! Молодцы! Спасибо, друзья!
– А как же иначе?
– удивляется Мудрецов.
– Сказано - сделано!
– Он прав. Это мой ведомый, - не без гордости указывая на него, обращаюсь я к румынам.
– Валентин только что сбил "мессершмитта". Вы тоже ребята - не промах! Мы видели, как ловко вы свалили "юнкерса". Чья работа?
Удача в бою, оказывается, сопутствовала командиру, и я поздравил его с победой.
– Будем надеяться, что это только начало вашей расплаты с фашистами.
Румыны понимают, что у нас мало времени для разговоров.