Крылатая гвардия
Шрифт:
Священник, любитель подобного, набрался до положения риз. Боясь, однако, в таком неподобающем состоянии показываться на глаза своей матушке, решил отлежаться в церковной избушке. Туда он всенародно и прошествовал, поддерживаемый под руки механиком и сторожем. При этом хмельные христиане что-то громко напевали...
– Вот так мы и шли, - закончил рассказ Козлов.
– Что пели румыны - псалмы или что-то другое,- не могу знать. Я затянул "Катюшу", кое-кто мне помогал. И надо же: подходя к церкви, попался на глаза начальнику политотдела!
Терпеливо выслушал я "исповедь" своего механика и заключил:
– Блажь, что не дает тебе покоя, утихомирим работой. Завтра сменишь
– Ясно, - ответил Козлов.
– Техника - моя жизнь. Мотор сменим. Но вот каяться перед товарищами...
Урок, как говорится, пошел впрок. За оставшийся период войны, вплоть до демобилизации, причуд, шкодливых выдумок за моим механиком не наблюдалось. Войну он окончил с честью.
А о торжестве механика Козлова по поводу награды патриарха еще долго-долго шутили в полку...
Временная передышка, как затишье перед бурей, настораживала нас. Мы не обольщались мыслью, что бои за Румынию подходят к концу. Конечно, они возобновятся, но когда - никто не знал.
Учитывая затишье на передовой, командир и особенно врач полка Е. В. Гущин, не обращая внимания ни на какие возражения, все-таки направляют меня на лечение в Москву в авиационный госпиталь.
К этому времени на моем боевом счету было 49 сбитых самолетов противника. За бои над Молдавией меня награждают английским Крестом рыцарства V степени. Генерал И. Д. Подгорный, вручая орден перед строем полка, сказал:
– Товарищи, Евстигнеев за успехи в воздушных боях над Днепром награжден орденами Суворова, Красного Знамени. Сейчас за освобождение Молдавии мы вручаем ему орден Британской империи и надеемся, что в скором времени на его груди засияет звезда Героя Советского Союза.
Жаль было оставлять боевых друзей, но приказ есть приказ. И 23 июня 1944 года, передав эскадрилью своему заместителю Тернюку, я убываю самолетом По-2 в Бельцы, откуда лечу до столицы.
В Центральном авиационном госпитале диагноз моей болезни подтвердился. Но на душе у меня было неспокойно по другой причине: изо дня в день я ожидал наступления нашего фронта. С объявлением Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания Героя Советского Союза (Указ от 2 августа 1944 года) свое пребывание в госпитале считал вообще неуместным, но несложная операция приковала меня к больничной койке, и я опасался длительного лечения. Так оно и получилось. Командование госпиталя, как только я был признан ходячим больным, направило меня в подмосковный Центральный дом отдыха ВВС, предварительно добившись разрешения на прием в Кремле для получения награды.
29 августа 1944 года я в Кремле - сердце нашей Родины. Он потряс мое воображение своим величием, красотой, талантом предков наших, сумевших передать душу русского народа, его немеркнущий гений...
Отношение к. Кремлю у каждого русского во все времена было не однозначным - ведь это не только политический центр государства, но и святыня нации. "Вот оно, прошлое нашего народа, - думал я, - его настоящее и будущее. Гордость и слава многих поколений, что жили когда-то и будут еще жить..."
Награжденных пригласили в один из больших. кремлевских залов. В назначенное время прибыл Михаил Иванович Калинин. Когда он входил в зал, все встали, горячо приветствуя Всесоюзного старосту.
Церемония вручения орденов деловая и строгая: зачитывался Указ, Михаил Иванович вручал награду. Несмотря на предупреждение не особенно сильно сжимать руку Калинину, каждый старался вложить в это рукопожатие не только чувство теплоты и благодарности, но и, казалось, всю силу.
Получив
Задумано - сделано. Из Кремля иду прямо на квартиру Марии Сергеевны матери Алексея Амелина, где назначена встреча с техником звена Кочагиным, оказавшимся в Москве и навестившим меня в госпитале.
Мария Сергеевна жила с дочерью Ниной, девушкой лет шестнадцати, и сыном Иваном. Дом на улице Чернышевского стал как бы штаб-квартирой для ветеранов из нашего и 297-го братского полка - и не только в период войны, но и на долгое время после нее. Многие из нас, будучи в Москве, непременно останавливались здесь на один-два дня или просто заходили навестить семью Амелиных. Мария Сергеевна, несмотря на занятость на работе, каждому оказывала радушный прием. А мое знакомство с ее младшим сыном произошло раньше, он приходил с Кочагиным ко мне в госпиталь. При первой же встрече Ваня упросил меня походатайствовать о его призыве в армию и, главное, о непременном направлении в наш полк. Мать, узнав об этом, всплакнула, но перечить сыну не стала, утерла слезы:
– Жаль мне вас, дети. Мал ты еще, Ваня, но, если надумал, иди. Защищай Родину и возвращайся быстрее с победой.
Забегая вперед, скажу, что через месяц с небольшим Иван Амелин был с нами. Опыт работы на авиационном заводе помог ему быстро стать хорошим авиамехаником. Иван приехал на фронт, когда наша часть находилась в Венгрии, у населенного пункта Сегхалом, а его брат Алексей был уже переведен в соседний 297-й полк, базирующийся частенько на одном с нами аэродроме. Поэтому мы считаем, что у нас в подразделении проходили службу братья пяти семей: старший техник эскадрильи и техник звена Алексей и Федор Симоновы, младшие авиаспециалисты Александр и Борис Хаплийчук, адъютант эскадрильи и механик Пинские. Все они прошли славный боевой путь вплоть до завершения войны, удостоены правительственных наград, а Алексей Амелин - звания Героя Советского Союза. И только братьев Александра и Ивана Колесниковых не было с нами в День Победы.
30 августа, попрощавшись с семьей Амелиных и обнадежив Ивана скорым призывом в армию, мы с Кочагиным пришли на Центральный аэродром, надеясь на попутный самолет до Румынии. Транспортный "Дуглас" как раз отправлялся в Бухарест. На его борту уже находилась группа кинорепортеров, газетчиков. Удалось и нам стать пассажирами этого самолета, и мы уговорили экипаж и своих попутчиков высадить нас на аэродроме города Яссы. Там в ремонтных мастерских были истребители нашего полка.
Поблагодарив экипаж "Дугласа", спешим с Кочагиным туда и находим там исправный, но еще не покрашенный "лавочкин". Вид, конечно, у него был весьма неприглядный - плоскости и фюзеляж затерты желтой шпаклевкой, однако лететь можно. Кочагин с механиками опробовали мотор, заправили Ла-5 горючим, слив его из нескольких машин, и я взлетел.
Карты и шлемофона у меня не было, а механики не знали даже, как называется пункт базирования полка. По их рассказам, он располагался невдалеке от города, у речки. Я же надеялся на твердое знание этого района, ведь недавно частенько летал сюда на боевые задания. Решил: точку найду. Ну а если и нет, то беды не будет - сяду на каком-либо соседнем аэродроме, наведу справки и доберусь до своих.
И вот я лечу на малой высоте; на первом встречном по пути аэродроме "яки", на другом - "лавочкины" с голубыми коками - не наши. Значит, надо идти дальше. Около города Фокшаны замечаю поле с красноносыми Ла-5. Делаю круг: бортовые номера на самолетах вроде свои. Сажусь и - ура!
– я у себя в части... Докладываю командиру полка о прибытии.