Крылатый воин
Шрифт:
— В нашем и вылетов больше, и подтвержденные результаты лучше, кроме сбитых самолетов, — сообщил подполковник Пивенштейн и посмотрел с укором на меня. — Полковник Срывкин задержал меня после совещания, сказал, что собирается взять замом по боевой подготовке.
— Ладно, когда отремонтируют самолет, собью пару «худых», чтобы помочь тебе, — как бы в шутку пообещал я.
Восемнадцатого сентября не вернулся сержант Плахотнюк, а самолеты капитана Айриева и сержанта Федина встали на ремонт.
Двадцать второго сентября на рассвете прошел короткий жидкий дождик, от которого через пару часов не осталось и следа, и ветер разогнал тучи. Убедившись, что взлетная полоса пригодна, я после продолжительного безделья отправился в боевой полет.
— Отработай по пехоте в городе, а затем поищи нужную цель, — напомнил мне перед вылетом подполковник Пивенштейн.
Как догадываюсь, ему очень хочется стать заместителем командира дивизии. Начиная с этой ступени управленческой лестницы, количество плюшек резко увеличивается. Кроме всего прочего, должность позволит время от времени летать в Москву, навещать жену и детей, а не за линию фронта на бомбежку. Я заметил, что Боря обрадовался, когда его самолет подбили. Чем больше потери в полку, тем меньше у командира желания совершить боевые вылеты.
Я летел на высоте метров сто. С такой издали замечаешь цель, успеваешь принять решение, и в то же время «мессеры» не смогут атаковать снизу. Окраины Сталинграда уже превращены в развалины. Немецкие бомбардировщики ровняют город с землей с утра до вечера. Скольжу над северной частью, вижу небольшие группы солдат. Слишком мелкая добыча. В одном месте замечаю в тени у западных стен трехэтажных домой не меньше батальона малыми группами. Наверное, отдыхают после атаки. Чтобы не спугнуть, разворачиваюсь вдали от них, захожу с другой стороны вдоль этой улицы и, стреляя из пушек и пулеметов, высыпаю по очереди маленькие бомбы из бомбоотсеков и скидываю вдогонку на легкий танк, стоявший на детской площадке, две ФАБ-50. Еще один заход для добавки из пушек и пулеметов и фиксации результата.
Собирался сделать третий, но увидел около тридцати пикирующих бомбардировщиков «Ю-87», которые образовали круг примерно над центром города на высоте тысячи две метров. Им никто не мешал, потому что наши «лаги» и «яки» крутили выше карусели с немецкими истребителями прикрытия. Первый бомбардировщик отправляется в крутое пике, сбрасывая первую партию бомб, которых привез до тысячи четырехсот килограмм (обычно тысяча двести). На «юнкерсах» очень точные прицелы, кладут бомбы в круг диаметром тридцать метров. При пикировании громко воют сирены-крыльчатки, установленные на шасси, деморализируя противника и давая летчику возможность на слух определять скорость полета, потому что тональность менялась при повышении, и в случае отказа автоматического вывода предупреждая, что не убраны воздушные тормоза. Над целью «юнкерс» переворачивался брюхом кверху и начинал крутое пикирование под углом около семидесяти градусов, сбрасывая бомбы на высоте около пятисот метров, и сразу включался автомат по выводу в горизонтальный полет.
Я набираю высоту и, выпустив шасси, пристраиваюсь в хвост тринадцатому «Ю-87». Пусть цифра отработает свою репутацию. Передний вражеский самолет летит чуть выше, его стрелок не видит меня, а задний принимает за своего, судя по отсутствию агрессивной реакции. Приблизившись метров на пятьдесят, начинаю палить из пушек и пулеметов. Защита у пикирующего бомбардировщика слабая, куски обшивки летят во все стороны. У меня заканчиваются снаряды, но пулеметы продолжают строчить — и «юнкерс» вдруг взрывается, превратившись в огненный шар. Я резко бросаю «Горбатого» влево, выпадая из строя. Те, что летели за мной, наверное, поняли, что имеют дело с оборотнем, а может, и не разгадали в горячке боя, но снарядов у меня больше нет и в пулеметах осталось мало патронов, поэтому не рискую, убираю шасси и ухожу к земле на бреющий, направляюсь к Волге, которая прекрасный ориентир, заметный издалека, не пропустишь. Внизу наблюдаю наших пехотинцев, которые машут мне руками. Как догадываюсь, увидели и оценили мой хитрый маневр. Покачиваю крыльями,
Выбираясь из самолета на аэродроме Житкур, вижу командира полка, который торопливо идет в мою сторону. На темном от черной щетины, узком лице, счастливая улыбка.
— Товарищ подполковник… — начинаю я доклад.
Боря Пивенштейн облапывает меня, как любимую женщину, орет радостно:
— Наблюдатели позвонили, рассказали, как ты хитрозавалил «Лаптежника»! Поздравляю! Сверли дырку в гимнастерке под орден за четыре сбитых! Я начфину приказал, чтобы приготовил тебе две тысячи рубликов!
Сейчас на эти деньги на базаре в Житкуре можно купить аж два килограмма бастурмы из конины или почти семь бутылок водки. Самогон здесь не изготавливают — дикие люди, что с них взять.
44
Мы — я с ведомым сержантом Ильясовым и капитан Айриев с сержантом Фединым — рано утром, только солнце встало, летим в группе с пятью самолетами Шестьсот восемьдесят шестого штурмового авиационного полка на бомбежку аэродрома подскока в районе села Малая Россошка. Поскольку «соседей» возглавляет командир полка майор Зотов, он считается старшим в группе. Мы двумя парами рядом летим позади них, построенных широким клином. В бомбоотсеках разные маленькие бомбы общим весом полтонны, на внешних подвесках по две «пятидесятки» до «сталинского наряда». Идем на высоте метров сто и, как понял, неправильным курсом. Видимо, старший группы не летал в этом районе и слишком доверчиво относился к компасу, а подчиненные стеснятся поправить его.
Я с ведомым обгоняю пятерку, качаю крыльями и поворачиваю на курс к цели. Капитан Айриев по привычке следует за мной. «Соседи» реагируют не сразу и оказываются позади нас.
Перед целью — полевым аэродромом с наскоро сколоченной вышкой и большими серо-белыми палатками в южной части его — набираю высоту и пикирую на стоящие в линию, но разделенные на группы, десятка два бомбардировщиков и семь «мессеров». Охраняет их рота зенитных самоходных установок: шесть двадцатимиллиметровых четырехствольных «Флак-38» и две тридцатисемимиллиметровых «Флак-36», которые, несмотря на ранний час, были наготове, встретив нас дружным огнем. Делаю пристрелочно-фиксирующую очередь из пулеметов, после чего оправляю в путь восемь РС-82 и следом обе «пятидесятки» и груз из двух бомбоотсеков на палатки и большую часть самолетов, которые стоят в западной части полевого аэродрома. Зенитки не успевают отработать по мне, достается «соседям».
Разворот с набором высоты, второй заход на самолеты в восточной части. Опять пристрелочная очередь, следом бомбы из двух других отсеков и добавляю из пушек и пулеметов. На этот раз все внимание зенитчиков на моем самолете. Красноватые разрывы снарядов и сероватые облачка дыма везде. Такое впечатление, что из них пытаются слепить непроходимую стену на моем пути. Слышу перестук осколков по крылу и фюзеляжу. В третий заход фиксирую нанесенный ущерб, работая из пушек и пулеметов по зенитчикам. Расчет одной «Флак-36» выношу полностью. После чего лечу по кратчайшему расстоянию к Волге, потому что начала двигаться вправо стрелка термометра воды, который на передней панели крайний слева во втором снизу ряду над термометром входящего масла. На последнем стрелка пока держится на месте. На развороте замечаю, что за мной летят всего два самолета из нашего полка. Сержант Федин исчез.
Возле Сталинграда на нас наваливается четверка «худых». Точнее, на наших соседей, которые летят сзади. Я проношусь над Волгой, подворачиваю на северо-восток и успеваю заметить, как две пары вражеских истребителей доклевывают двух «Горбатых» из соседнего полка. Один дымит, снижаясь. Теперь уже можно, мы над своей территорией.
Механик Череватый с грустью смотрит на побитый самолет.
— И с водяным охлаждением проблемы, Аникеич, — добавляю я ложку дёгтя.
— Да вижу, капает снизу, — произносит он таким тоном, словно вытекает спирт.