Крыло бабочки
Шрифт:
Внутри Омеги рождается восторг и еще больше разгорается любопытство. Ей удалось вывести бабочку из себя, но чтобы до такого... А Баттерфликс тем временем срывает с Омеги ее платье, которое жалкой тряпкой исчезает прямо в воздухе. Змея остается лишь в шикарных туфлях и неизменных перчатках, а в ее глазах заключен восторг. Она с восхищением следит за тем, как холодно и быстро начинает действовать бабочка, как припадает губами к ее грудям и целует их так, что Омега блаженно вздыхает, прикрывая глаза, чувствуя, как все внутри рвется наружу, чтобы испытать волнительное ощущение соединения.
Переполненная своей любовью к Сирениксу и его к себе она до отчаянного, до необычного слаба и податлива. Она
Восхищенная, как-то внезапно присмиревшая Омега даже не брыкается, не вырывается, как обычно делает эта буйная и дикая женщина, она смотрит в жесткие глаза Баттерфликс и вся сжимается, когда бабочка во время своих дразнящих ласк отрывается от чистого и холодного тела, чтобы взглянуть Омеге в лицо.
Цивилизованная Баттерфликс по-прежнему скрывает свою гордую натуру внутри, и это никуда не делось. И ей – только ей одной – Омега готова уступить. Не Сирениксу, от любви к которому внутри нее возникает необычайная нежность и взвивается яростная, клокочущая ненависть. С Сирениксом Омега готова тягаться и бороться, драться за лидерство, чтобы потом на несколько мгновений обмякать в его объятиях, а затем снова брыкаться, заставляя завоевывать ее снова и снова.
Баттерфликс же стала единственной, кого она не победила. За кем белая змея гналась, кого преследовала. Кто интересовал ее. И с кем вся ее суть желала познать единение. Омега готова бесконечно дразнить эту ледяную и сдержанную красоту, чтобы потом уступить, поддаться ей.
Баттерфликс ласкает страстно, но твердо, с той самой сдержанностью и жесткостью, которая составляет ее суть. С тем своенравием, которое так злило Омегу. И одна женщина бьется под другой, но не потому, что сопротивляется, а потому, что не может сдерживаться. Бабочка целует ее живот и ноги, словно оттягивая самое притягательное на потом.
Но по-настоящему ее чувственность, ее скрытая сила проявляется, когда Баттерфликс тремя пальцами нежно ласкает холодные мягкие складочки, а затем проникает внутрь, где невероятно влажно, и двигается там, постепенно увеличивая темп, а Омега, упираясь руками в стол, эротично стонет, и обе они наполняют кабинет странным, волнительным магнетизмом, который волнами исходит из двух Древних, совокупляющихся в таком неподходящем месте.
Бабочка – это сила. Закованная в жесткие рамки, обработанная, имеющая четкое направление сила, которая прямым ударом поражает в нужное место и дарит прекраснейший экстаз, от которого Омега сходит с ума, замораживая все вокруг. Она бьется змеей, не меняющей своего обличия, бьется под чуткими руками Баттерфликс, которая жестко руководит, и Омега не против, совершенно не против такого расклада. Она отдается этой женщине, следуя странному, непонятному зову внутри, позволяет брать ее снова и снова. Порой Омеге удается подняться и поцеловать Баттерфликс в губы, чтобы слиться с ней, но потом змею снова жестко опрокидывают на стол и продолжают то же самое множество и множество раз. Кажется, что у них никогда не иссякнут силы, и это правда.
Но все когда-то заканчивается. После сотен оргазмов, сопровождавшихся ледяными выбросами, Баттерфликс отрывается от Омеги, чтобы подойти к окну и взглянуть вниз, на город, простирающийся прямо под ней. Город, наполненный людьми и другими магическими существами, созданными Драконом. Город, невольно становящийся эпицентром многих катастроф.
Омега садится на столе, вновь одетая в свое платье. Никаких жестов, сопровождающих ее магию.
– Думаешь, что безумный когда-нибудь поймет? – с любопытством интересуется Омега.
Во время секса, как это всегда и бывает у Древних, они полностью слились, и каждая из них знала
И теперь это превращение томится на нижних этажах ее дома, скрежеща зубами от злости, буравя взглядом, полным ненависти, стену. Оно не может выбраться, не может сделать лишнего шага.
– Мне даже жаль тебя. Безумный, изгой-трансформация. Его не принимают другие превращения. От него шарахаются в стороны. Его речи невероятны, странны, и он бормочет несусветную чушь, – произносит Омега.
– Его и сторонятся потому, что он бормочет то, что они не хотят слышать и не готовы принять. Он ведает больше. Облекая все это в безумные речи, он говорит то, чего остальные трансформации боятся. Потому что не видят и не могут смириться. Они слишком горды, и это стало их слабостью. Они не выдержали и не приспособились, – спокойно отвечает Баттерфликс, все еще смотря в окно.
– И он так нелеп и неразумен.
– В злости он страшнее твоего змея.
– Что ж... – Омега задумчиво смотрит на статный силуэт Баттерфликс. – Ты любишь его. Он – твое наказание. Но мы не выбираем. Мои чувства Он заморозит, потому что я сделала то, ради чего меня возродили.
– Твое время заканчивается, – замечает Баттерфликс, поворачиваясь к Омеге.
Змея согласно кивает. Они еще долго смотрят друг на друга без слов, считывая друг друга, не произнося лишних фраз, потому что они могут общаться и так, не прибегая к иным способам. Мысли и взгляды – это основа полноценного диалога, которым они заполняют все оставшееся время. А затем Омега начинает растворяться. Медленно, бледнея и становясь прозрачной, словно самый чистый лед. И до самого последнего момента, пока она не исчезает, они ведут безмолвную беседу – последнюю и наполненную самым разным. Они говорят так, как могут только Древние, и о том, что по-своему их волнует. Когда Омега исчезает, губами произнося слова прощания, Баттерфликс молча восстанавливает все документы и садится за стол, продолжая работать. Это – самое важное, что у нее есть сейчас. Но в собственном доме ее ожидает иная цель – более трудная и, кажется, недостижимая. Но терпения Баттерфликс не занимать. Она будет ждать столько, сколько нужно. Но обязательно добьется своего.
Утро вторника редко бывает добрым. Но когда к тебе в комнату врывается раздраженная Гризельда, утро окрашивается в очень нехорошие тона. Кристалл, сдерживая проклятие, щелчком пальцев меняет пижаму на повседневную одежду, а вот Рокси не успевает. И сталкивается с очень напряженным взглядом Гризельды, оценивающе скользящим по еще не готовой девушке.
– Мадам Гризельда, вы что-то хотели? – вежливо любопытствует Кристалл, переключая внимание завуча на себя.
– Мисс Рокси, – многозначительно кашлянув, произносит Гризельда, – приведите себя в порядок и следуйте за мной к мадам Фарагонде. Сейчас же.