Крылья Агнессы

Павлов Игорь Васильевич

— Простите, государь, я недостоин этой награды, — ответил негромко и опустил глаза.

А что делать? Похоже, если скажу, что его дочь просто отказалась мне вручать её, как положено, достанется и ей.

— Подожди, ты верно думаешь, что вина твоего отца на тебя легла? — Раздалось от него с некой издёвкой.

И я сжал челюсть, дабы хоть как–то скрыть негодование.

— Именно так, батюшка, — вмешалась Анастасия Николаевна с волнением.

— А вот и нет, — произнёс император строго. — Да, я скорбел по брату, но

время лечит. А юный князь ни в чём не виноват. Зарубите себе на носу. Да, да. Все, кто думал по–своему, забудьте. Забудьте все слова, сказанные мной сгоряча. Так, где награда? Аристарх?

— Сейчас, сейчас, Николай Михайлович, — засуетился пожилой мужчина и достал откуда–то коробочку. А затем императору протянул, раскрыв её.

Понимая, что дальше следует, я расправил плечи и выше подбородок поднял.

— Внимание! Гости и подданные империи! — Заговорил официозно император, вынимая ленту. — Князь Сабуров! Верный сын империи Российской за доблесть, отвагу и находчивость, проявленную при спасении моей дочери и подданных, награждается пурпурной лентой Николая Спасителя!

Крепит её булавкой вшитой на китель со стороны сердца. А у меня в груди трепыхается, и ком к горлу подкатывает, понять ничего не могу.

Неужели вот так просто…

Продрал Аристарх горло, когда император закончил. И понял я вдруг, что помедлил.

— Служу Российской империи и батюшке императору! — Отчеканил запоздало.

Император засиял, глядя на меня уже совершенно другим взглядом. Отступив на шаг, захлопал в ладоши демонстративно медленно.

Захлопали по примеру все мои соседи, иностранные гости подхватили. А следом весь зал взорвался аплодисментами.

Бахнул оркестр, зарядив торжественную музыку, какую обычно по случаю награждения исполняют.

Монарх кивнул мне одобрительно. Я поклонился ещё раз. Под музыку делегация двинула дальше, но у трона все разошлись по шеренгам, в том числе и гвардейцы в розовом, а сам Николай Михайлович поднялся по ступеням и уселся в свой величественный трон с высокой спинкой.

Гордо устроился, один одинёшенек. Руку поднял, и музыка оборвалась.

— Летний бал при дворе, объявляется отрытым, — произнёс негромко, не считая нужным кричать. — Пейте, ешь, танцуйте и веселитесь.

Рукой махнул устало, будто уже скучно ему. Ею голову и подпёр, склонившуюся на бок.

Аристарх громко продублировал команду, и вновь заиграла оркестровая музыка, только уже танцевальная. Слуги тут же набросились на ковровую дорожку и занялись скатыванием её от трона, дабы освободить площадку. Гам начал нарастать с конца зала, где люди вперёд нас выполнили команду праздновать. Ну, а самые титулованные господа у трона под взором императора поначалу неуверенно шеренгу нарушая, стали сбиваться в кучки по интересам.

Гусары, стоящие строем по обе стороны у колонн ретировались полностью, скрывшись из зала, а охрана императора ближе к трону подошла

и встала караулом. Тем временем, наши слуги засуетились, как и предусмотрено.

Князь Чернышов старший подошёл ко мне и руку протянул.

— Право, не знал, что вы так достойно отличились, — начал радостно.

Принял его рукопожатие, чтобы не оскорблять. Но промолчал.

— Поздравляю, Андрей Константинович, — запел, тряся мою руку. Взгляд его совершенно другой. Он дружеский.

— Благодарю вас, ваше высочество, — ответил всё же, сохраняя спокойствие. И мужчина поспешил к противоположной шеренге к иностранцам.

Стоило мне сделать шаг из шеренги одному из последних, обозначилась Ивета. А мне совсем не до неё. Да и не до чего вообще.

Я только что осознал, что мой род реабилитировали.

И так мерзко стало. В первую очередь от себя, от порыва радости. Внутренней, неконтролируемой. Ведь я столько этого ждал. А, кажется теперь, что отца предал.

Отхожу в зону фуршетов, просто иду, куда вздумалось. Успеваю увидеть, как гости окружают наших принцесс. Тянутся с другого конца зала, чтобы выразить своё почтение. И всё это у ног нашего батюшки императора, который смотрит с высоты на толпы лизоблюдов, и улыбается безмятежно.

Властитель. Одно его слово, и жизнь любого изменится. Ловкое, неловкое. Всё будет исполнено или разрушено. А он забудет, как нечто незначительное.

Почему я больше не вижу в нём мудрости? Надежды? Справедливости? Как когда–то…

С войной я резко повзрослел. Никто из них для меня больше не авторитеты, не гении, а уж тем более не боги. Просто люди у власти.

Безответственные, порочные, своенравные. Пустые.

В них нет ничего светлого и хорошего. Как же легко это понимаю сейчас.

Разве так сложно сделать добро? Даже для тех же беспризорников. Отковыряйте от колонны несколько драгоценных камней, ведь будет даже незаметно, и обеспечьте мальчишек пропитанием и кровом, устройте в кадетку. Они же даже не прячутся, их не нужно искать.

Наверное, стоило это сделать самому. Но хватит ли ресурсов на всех? Я боялся подозрений, слежки. В моей голове другая задача. Но это не оправдание.

Беру бокал с шампанским и пью залпом. Жажда, нет. Желание отвлечь мысли.

От всего этого разочарования.

Что–то надломилось во мне на том параде после слов Небесной. И заросло уже по–другому. Быть может, уже тогда я прозрел. А сейчас осознал.

Анна, вы хотели моего Осознания? Вы его получили.

Я не сражаюсь больше за Империю. Только за любовь, за свой родной край. За Владивосток. За друзей и боевых товарищей.

И поэтому мне горько, что сейчас здесь праздную. За двумя зайцами угнаться не выходит.

Второй бокал…

Но как же хочется, прямо сейчас рвануть отсюда прочь, скакать до своего мехара на пределе лошадиных сил. И броситься обратно в бой.