Крымская война
Шрифт:
Цна — это река, на которой стоит Тамбов.
Сергеев-Ценский был плодовитым и достаточно удачливым писателем и до революции, и после неё, но истинную свою тему, а также свою широкую читательскую популярность и признание критики он получил в конце тридцатых годов. То было переломное время в истории Советской России, о чём необходимо кратко сказать.
В двадцатые и первую половину тридцатых годов в СССР проводился ожесточённый антирусский нигилизм. В старой России, по руководящим указаниям Троцкого, Бухарина и их явных и скрытых сторонников было плохо всё, абсолютно всё — от православной веры до личных качеств крестьян и солдат. Со второй половины тридцатых Сталин круто и широко развернул
Вот тогда-то лучшие писатели страны обратились к историческим сюжетам на темы русской истории, но прежде всего — истории ратной. То же происходило в кино, театре, песенном творчестве и всех прочих сферах искусства.
Вот тут-то и смог воплотить рассказы своего отца Николая Сергеева советский писатель Сергей Сергеев-Ценский. Быстро, работая с подлинным вдохновением, он создал свою знаменитую эпопею «Севастопольская страда», опубликовав её в 1937—1939 годах. Ясно, какие то были годы и как тогда патриотическая книга немолодого уже писателя была воспринята народом.
Не только семейная традиция сыграла тут свою роль. Сергеев-Ценский был гуманитарно глубоко образованным человеком, давно и внимательно изучавшим военную историю России. Но самое главное, пожалуй, в ином: с началом первой мировой писатель, как истинный патриот, вспомнил своё военное образование и пошёл на фронт. Но не в тыловую службу, не военным корреспондентом, как многие его коллеги, включая известнейшего Алексея Толстого, нет, он стал фронтовым офицером. Тем самым окопным офицером, про кого на всех войнах говаривали с мрачноватым армейским юморком: дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут...
Давно известно, что писатель, не побывавший сам под огнём — не важно, где и когда, — не сможет стать подлинным писателем батальным. К примеру, Лев Толстой не смог бы создать «Войну и мир», не побывай он под пулями и ядрами на Кавказе или в том же Севастополе.
«Севастопольская страда» переиздавалась не раз, всячески превозносилась критикой, но самое главное — она получила Сталинскую премию в первый год её присуждения — весной 1941-го, Сергееву-Ценскому вручали её вместе с Шолоховым, Алексеем Толстым, Улановой, Шостаковичем и другими великими деятелями культуры той поры. Не станем преувеличивать — Сергеев-Ценский по дарованию скромнее некоторых иных в том списке, но... книга та его сыграла свою истинно историческую роль.
Ныне эпопея подзабыта — несправедливо, как и многое иное из той поры. Самое время напомнить о ней читателю, пусть убедится сам, насколько точны и достоверны описания, как легко и свободно льётся авторская речь, как выразительны персонажи. Текст воспроизводится по последнему изданию: Симферополь «Таврия», 1971. Эпопея даётся в сокращении, здесь воспроизводится лишь основной сюжет — батальный.
Сергей Семанов
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Севастопольская страда
ЧАСТЬ I
ВРАГИ ПРИШЛИ
1
Депеша,
Из Николаева, с бухты реки Буга, конечно, никто и ни в какую подзорную трубу не мог бы разглядеть движения великой армады, но не только за слишком большою дальностью расстояния, а также и потому, что армада никуда не двигалась в этот день: для парусных судов, из которых в огромном большинстве она состояла, не было достаточной силы ветра.
Однако искать виновного в передаче ложного слуха как военного донесения Меншикову долго не пришлось: армада покинула Змеиный остров и двинулась действительно к берегам Крыма, а не Кавказа, в полдень 31-го числа, когда окреп попутный ветер, и депеши об этом шли уже уверенно и настойчиво одна за другою. В одной указывались даже приблизительные размеры армады — семьсот вымпелов, в другой говорилось, что армада покрыла море на четырнадцать вёрст в ширину.
В этих депешах была уже некоторая обстоятельность и точность, так необходимые в деле воины. Было видно, что наблюдатели — моряки, сидевшие в мелких каботажных судах в открытом море, стремились подсчитать безошибочно силы врагов, чтобы было что передать на семафорные вышки. Можно было представить, получая подобные депеши в Севастополе, и то, что неприятельские эскадры идут в собранном виде, имея определённую цель впереди и не желая отвлекаться преследованием каких-то жалких лодок, сколько бы наблюдателей в них ни сидело: они шли открыто и с сознанием полного превосходства своих сил.
К Севастополю, гордой русской крепости, стоящей на прочной скалистой суше, плыла по Чёрному морю на пароходах и огромных двух- и трёхдечных парусных линейных кораблях, на фрегатах, корветах, бригах, на транспортах больших, средних и малых новая крепость.
Все эти сотни судов везли не только до семидесяти тысяч полевых войск с расчётом по тысяче артиллеристов на восемь тысяч пехоты, не только огромные осадные орудия — пушки и мортиры, не только бесчисленное количество снарядов к ним, не только сорок тысяч туров, но и сотни тысяч мешков, набитых шерстью и землёй — турецкой землёй, из окрестностей Константинополя, из-под Скутари и Галлиполи, и ближе — из Варны, из Балчика… Казалось бы, мешки можно было привезти и пустые, но известен был каменистый грунт на подступах к Севастополю, и представлялось проще и легче привезти водою вполне готовые бастионы.
Корреспонденты иностранных газет, посещавшие лагери союзников весною и летом, были нетерпеливы, конечно, как наиболее нервные из городских людей. Они жаждали скорейшего начала военных действий, чтобы красочно живописать их для своих газет, но военных действий не было, и им казалось, что армии, собравшиеся сначала в Константинополе, а потом в Варне, собирались только затем, чтобы постепенно вымирать там от холеры и изнурительной лихорадки.
Но армии отнюдь не бездействовали, — напротив, они готовились к походу с большой поспешностью и чрезвычайно обдуманно. Готовясь к осаде крепости, они только к этому и сводили все учения в поле, в то время как огромный французский флот и несравненно больший английский безостановочно работали, подвозя из Марселя и Дувра дивизию за дивизией.
Один английский океанский пароход «Гималая» брал сразу по два полка пехоты, с артиллерией и обозом, и окрестности Константинополя переполнялись массами европейцев, проявивших такую деятельность, что она приводила в ужас царство табака, кальяна и кейфа.
Находя берега Дарданелл и Босфора очень плохо защищёнными, французы и англичане энергично начинали применять к укреплению их последние достижения инженерного искусства Запада. По всем правилам фортификации укрепляя берега, они даже через такие священные места мусульман, как кладбище, проводили траншеи, деловито выбрасывая вон кости покойников.