Крымские тетради
Шрифт:
Припекает. Снизу голоса. Постреливают, даже шалят - кто-то перекликается очередями автоматов.
В далеком просвете леса мелькают в три погибели согнутые солдатские фигуры.
Чуб оглянулся - и все взгляды на него. Каждому посмотрел в глаза, подбодрил, потребовал выдержки.
У Эммы Грабовецкого горят глаза, на щеки лег нервный румянец.
Слышен цокот кованых сапог, лошадиный храп. Ближе и ближе. Группа карателей вышла на поляну, остановилась, сбросила ношу. Многие вытирают потные лбы.
Грабовецкий побелел. Чуб больше смотрит
"Выдержка, выдержка, выдержка!" - говорят его глаза.
На поляне все больше и больше немецких солдат.
Офицер подошел ближе, пристально посмотрел на скалы, снял пилотку с цветком эдельвейса и уселся на сухую, выжженную траву.
Больше ста солдат накопилось на поляне, а сзади шли и шли.
Чуб резко повернулся к своим, показал: еще рано!
Солдаты выстроились - один за одним, и Чуб резко взмахнул кулаком. И тотчас же раздалась пулеметная очередь Грабовецкого.
Ударили так, что через полминуты на поляне была сплошная каша. Сзади напирали, но по ним почти в упор ударили исаевцы - им было виднее, они находились повыше.
Всего пять минут - и вся лавина откатилась назад, да с такой прытью, что пулями не догонишь.
Партизаны добили карателей, и Чуб двинул в прорыв исаевский отряд.
– Жмите в зуйские леса - к нашим, и скорее, а мы малость подзадержимся.
Исаевцы ушли, комендантский взвод поднялся выше. Недосчитались Малкина. Его нашли на боевой позиции. Он был мертв, но ни единой раны не обнаружили, установили разрыв сердца. По всему - инженер не выдержал сверхчеловеческого предбоевого напряжения.
Чуб бросил партизан далеко назад. Он знал, что два батальона румын должны двигаться навстречу немцам. Решил ударить немедленно и по ним.
Быстро заняли рубеж, правда не очень выгодный, но румыны уже подходили.
Партизаны подпустили их метров на сто и огневым шквалом положили первую цепь, а сами не стали задерживаться, взяли влево, подошли к ущелью, вскарабкались по обрывистой скале на вершину и замерли.
Румыны открыли очень сильный огонь. Тут и пулеметы, и минометы, и горные пушки.
Вдруг им ответили с противоположной стороны, с той самой, где была поляна.
Кто же там? Неужели исаевцы? Быть не может!
Но это были немцы. Они с таким остервенением набросились на место предполагаемой партизанской засады, что совсем потеряли голову, открыли страшной силы огонь. По румынам...
– Концерт идет!
– крикнул Октябрь.
Он бросил автомат.
– Засекай время.
– Галерка, аплодируй!
– чуть ли не плясал Эмма.
– Полный аншлаг, - смеялись партизаны и, дождавшись конца перестрелки румын с немцами, преспокойно ушли к своим отрядам.
Еще два дня каратели по плану "обрабатывали" судакские леса, а 4 августа ушли на Керчь.
В западной литературе, в частности в книге престарелого фельдмаршала Эриха фон Манштейна, немало страниц отведено июльским боям 1942 года в крымских лесах.
Манштейн до сих пор
Так позорно провалилось июльско-августовское наступление частей 11-й армии на горы и леса Крыма.
16
Пришла осень 1942 года - сухая, жаркая. Только ночи стали пронизывающе холодны.
Крым - далекий тыл.
Рация каждое утро принимает сводки Информбюро. Бои севернее Туапсе, у Кизляра, на Волге...
Поостыло движение на горных дорогах.
В лесах заповедника чуть более трехсот партизан. Фронт недосягаем - на подступах к Главному Кавказскому хребту. Лишь изредка над горами раздается гул нашего транспортного самолета с продуктами для личного состава. Снова и катастрофически надвигался голод. В начале октября 1942 года даже самые сильные, те, кто почти год воевал за Басман-горой, шатались на лесных тропах. Идет человек, вдруг сел - и все... Выроют наспех могилу, похоронят боевого товарища. И все молча. Боевой залп исключался.
Люди, как перекаленная сталь: р-раз и вдребезги...
Это произошло в трагические дни, когда рубеж возможного был перейден.
Перестали смеяться. Только смотрели в глаза своим командирам Северскому, Македонскому, Зинченко, Кривоште... Ждали.
Партизанская рация посылала в эфир тревожные сигналы. Надежд было мало. "До нас ли, когда бои идут под самым Туапсе?" - думали лесные солдаты.
Весть! От часового к часовому, от землянки к землянке. О нас помнят, к нам идут на помощь! Неужели это возможно? Больных, раненых, пожилых, женщин сосредоточить в Лименской бухте за Симеизом. Ждать там военных катеров.
Правда! Правда!
Молниеносный командирский совет: кто поведет сто ослабевших партизан через всю яйлу, пройдет через все кордоны, спустится на самый берег и там дождется черноморцев?
Северский поочередно смотрит на выдающихся партизанских вожаков: Македонского, Кривошту, Чусси.., Кто же из них?
Большой лес за Басман-горой должен жить!
Значит, Македонский отпадает.
Должен жить и Симферопольский отряд, тесно связанный с родным городом, с Эльяшевым, с подпольем.
Значит, Христофор Чусси тоже отпадает.
– Николай Петрович!
Вздрогнули широкие брови бывшего командира боевого Ялтинского отряда Николая Кривошты.
– Я доведу, товарищ командующий, - ответил политрук пограничных войск.
За двое суток пройти по Главной Крымской гряде, спуститься за три часа на Южный берег, туда, где немцев столько, сколько на ином участке фронта не бывает?
Шли растянувшись более чем на километр... В куцых, обрезанных солдатских шинелях, обгоревших ватниках, в брюках гражданских фасонов, солдатских - немецких, румынских - фуражках, шапках, пилотках, шлемах...