Крыса в чужом подвале. Часть вторая.
Шрифт:
Кубеж проснулся от желания поссать. Выдул вечером лишнего, пузо горой! А чего не пить? Дармовое. Прихватили купчишку с то-варом, вот и гуливанили. Кубеж довольно вздохнул. Удачлив у них атаман. Почитай два года в лесу, а ни егеря, ни равдухи их не на-шли. И не найдут. Но думай не думай, ворочайся не ворочайся, а подымайся и иди. Все одно не перетерпишь.
Апелат привстал на локте, собираясь спустить ноги на пол. В горло уперлась острая сталь. Кубеж вздрогнул и хотел было выру-гаться, дескать, что за шуточки, но замер с открыты ртом. В темноте медленно вспыхнули два хищных глаза.
– Деревню Метаха знаешь?
Апелат только сглотнул, дернув кадыком в подтверждение. Слово сказать или кивнуть в ответ не смог.
– Травина сломится, с тебя спрошу. Как с главного.
Кубежу показалось, говоривший,
"Бескуд!*", - сомлел апелат и обоссался.
Пролежал в мокроте до утра. Боясь шелохнуться или позвать кого. Он уверял себя, с перепоя кошмар ему привиделся. Но кошмар начался на утро. Кто-то вырезал половину фатрии. Не горла вскрыл. Выпластал брюшины, вывернул ребра. Смотреть жутко. Атамана Крыня подвесили за ноги на дерево. Выпавшие кишки сложились горкой под головой. Стекшая кровь собралась в ведро. На краю ведра - ковш.
10.
К удивлению многих лавка симодария Матуша не работала. Вернее сказать работала, но в нее никого не впускали. Тех, кто шел по делу, отдать долг, договорится об отсрочке, заложить вещи, вежливо просили зайти позже. Лучше завтра, с утра. Тем, кому было охота порассуждать за жизнь, за Матушем такой грешок водился, столь же любезно рекомендовали сегодня не беспокоиться. Настаивать и убеждать бесполезно во всех случаях срочности и надобности, поскольку двери лавки караулил амбал Друз, а к его словам стоило прислушаться, для блага своего драгоценного здоровья.
Сам шен Матуш, как и заведено, находился за прилавком. Был он круглолиц, круглотел и короткорук. На добродушном лице всегда присутствовала улыбка. К месту или не к месту, он предпочитал улыбаться. Его клиентов это устраивало, ибо вселяло некоторую надежду, просьбы их услышат, дела уладят наилучшим образом, а вознаграждение, которое с них возьмут за хлопоты, не окажется чрезмерным. Переживать за собственный кошелек излишне не придется. Так было всегда, кто с шеном Матушем, год, два или десять лет, знаком. Хотя честно сказать никто доподлинно его не знал. Те, кто к нему обращался, и не только и не столько как к симодарию, спроси их, не смогли бы сказать о нем ничего конкретного. Разве утверждать, человек он достойный, трудолюбивый и не живодер. И говорили они так минимум по двум причинам: малой информированности и нежелании пострадать за свой болтливый язык.
Лавка представляло собой не большое, но светлое помещение. Вход обозначен ажурными стеклянными дверями, единственными во Трапезитском кастроне. Однако, не смотря на хрупкость преграды, ни одному здравомыслящему вору и в ум не приходило поку-ситься на имущество симодария. Не от того ли что они как раз знали истину, кто такой шен Матуш. Под стать дверям огромное окна с хорошим мохэйским стеклом. ,,Люблю когда светло" говаривал владелец лавки и ему верили. Как не верить хорошему человеку? Пол зала настлан из дубовых плах, тщательно проструганных, подогнанных и надраенных песком. Вдоль стен витрины со всякой всячиной. В одних диковинные монеты, в других не менее диковинные аксессуары: кошель из человеческого скальпа, шкатулка с двойным дном, хитрый ларь с замком никем не открытым, даже на спор, огромная плеть семихвостка, каждая коса которой заканчивается погремушкой с хвоста скального трещеточника. И многое-многое другое. Кроме упомянутого имелись два столика из ногарского мрамора и под стать им стульчики, ажурные, почти игрушечные. Все для солидных клиентов. Ведь шен Матуш знался не только с босяками, купеческими товариществами и гильдиями ремесленников, но и благородными кирами. Дела велись за прилавком из красного дерева. Звучит грубовато для такой изящной вещи, но все же, прилавок, а не стол. Боковины и фронтон украшены резьбой и эмалевыми вставками, сама столешница ровнее и глаже зеркала. И видывало зеркало всякое. К примеру, весь прошлый месяц столицу будоражило исчезновение рейнха Юрра. Его сбились искать родственники, его вынюхивали пронырливые равдухи, землю рыли его кредиторы, томились в догадках друзья. Враги же недоумевали, не тот человек рейнх чтобы взять и скрыться неведома куда, не получив сполна за обиды и не ответив достойно за оскорбления. Но шлепнулся на прилавок кошель всей тяжестью в двести солидов и судьба рейнха в одночасье решилась. В данный момент от многоуважаемого
Другая примечательная вещь в лавке, огромный шкаф, битком набитый всякого рода сводами законов, уложениями, пояснениями к кодексам и прочей законодательной литературой, регламентирующей торговые отношения. Гордостью коллекции по праву считается рукописный свод земли Прин из союза Свейди. Сама земля находится бог весть где, не всякий про нее слыхивал не то, что бывал. Весь свод десять главок, в каждой доходчиво прописано, буде меж людьми спор, великий иль малый, сутягу их разбирает тархан, на свое тарханское усмотрение и разумение.
К упомянутому выше прилавку приставлен (сидя лучше думается) табурет. Сказать обычный, язык не повернется. Необычный? Тоже неправда. В иных забегаловках лучше и добротней бывают, однако же в лавке симодария рассохшийся, скрипучий, на деревян-ных гвоздях и клиньях, табурет имелся! На нем и восседал шен Матуш, ведя свои беседы и дела с посетителями. Сидел он на нем и сейчас, прибывая в не лучшем настроение.
Облокотившись, шен отвлеченным взглядом скользил по помещению, будто не знаком ему здесь каждый угол и всякий предмет. То он рассматривал витрину с ларем, то глядел на плеть, то вовсе куда-то в потолок, на круглый светильник с сорока дорогими ври-теннскими свечами. Когда их зажигали, а зажигали их редко в какой вечер, то становилось светлея божьего дня.
В лавку сунулась кудлатая голова Друза.
– Идут, - предупредил он и скрылся.
От услышанного известия Матуш пошел пятнами и вспотел. Пот вытер тыльной стороной руки, но спохватился, извлек из-за пояса фазолетто - надушенный платочек и промокнул лоб и щеки. Шен Матуш радушный человек, но в данный момент, он ни какой радости от визита не испытывал.
Табурет сочувственно скрипнул под грузным телом симодария. Но что ему сочувствие?
Послышались голоса. Друз восхищенно бубнил, перебивая женский голос. Наконец дверь распахнулась и в лавку вошла бьянка Кайрин ди Смет, облаченная в мужской охотничий костюм. Костюм сшит с расчетом всячески подчеркнуть формы хозяйки, не умалив ни одно из её достоинств и скрыть мелкие недостатки. Вопрос только были ли они у нее. Скорее, всего нет. Голову бьянки украшал ток с вуалькой. Косица-облако убрана в серебряную нить. Знак помолвки и скорого замужества.
Матуш приветливо улыбнулся. Так ему показалось. В улыбке проскользнуло нечто наивное, беззащитное, словно его собирались незаслуженно обидеть.
– Приветствую вас бьянка Кайрин, - как можно радостней пробубнил симодарий.
– Мои поздравления. Пусть небо будет чистым над вашим домом.
Ответа он не услышал и от того настроение его расстроилось окончательно.
Кайрин направилась к прилавку. Сопровождавший её тенью скользил следом, держа на согнутом локте корзинку. Корзинка Мату-шу не глянулась. Уж очень она не вязалась с обликом сопровождавшего. Варш способен изрубить в куски декархию скутариев, но таскать корзинку? Увольте! И уж совсем сомнительно, чтобы ею пользовалась Кайрин ди Смет.
– Серебряные нити вам к лицу, - отпустил комплемент Маруш. Ему говорить комплементы столь же необычно, как Варшу таскать корзинку.
– Разрешите преподнести скромный подарок с наилучшими пожеланиями.
Матуш сунул руку под прилавок. Варш положил руку на рукоять даги. Ею он управлялся тысяча одним смертельным способом и проверять его таланты даже не стоило. Жизнь одна, и до обидного коротка. Для чего её делать еще короче?
Симодарий извлек из-под прилавка коробочку. Бережно открыл. Скрытый механизм заиграл простенькую мелодию. Матуш раз-вернул коробочку и пододвинул к Кайрин.