Крыса в чужом подвале

Федорцов Игорь Владимирович

На солнце снова нашла тучка и пролилась на этот раз теплым дождичком, не успев ничего толком намочить.

Через час бега появились первые признаки жилья. Черное пятно пепелища выделялось на лугу. Из прогоревших углей высоко торчала печная труба. Судя по всему, горело строение не так давно. Сгорело не само по себе. Человеческие кости в золе свидетельствовали, обитателей из дома не выпустили. Посреди пепелища в землю забит дубовый кол. Забит глубоко и грубо. Верхний край превращен в мочало. К колу рваной тряпицей примотана перекладина. Крест не крест?

Костас свернул к колодцу. На длинном журавле болталась деревянное

ведерко. Но напиться не получилось, из колодца воняло разложением. В воде утоплена выпотрошенная овца. В ведерке вышиблено дно. Чуть дальше, на развилке, рядом с указателем, установлена виселица. Свободных мест на перекладине нет. Три тела, одно принадлежало совсем юнцу, кормили ворон. Таблички привешенные к груди каждого висельника, скорее всего оповещали, что казненные пробавлялись не праведным ремеслом разбоя. Дальше Костас набрел на брошенные огороды. Заглушенная молочаем и осотом картошка, изничтоженные капустные рядки, истоптанные конскими копытами морковные и свекольные гряды. На поле по соседству, проволокли бревно, потравив гречиху, разбили выставленные ульи и пытались сжечь. Костас при помощи дирка накопал морковин. Загнув полу плаща, сложил добычу.

За огородами пустырь. За пустырем насыпной курган. Древний. Покосившийся менгир доглядывает за краем. Плохо доглядывает. Дальше, в балке, полно человеческих останков. Ратное дело без мертвых не обходится.

Курган огибала дорога. Не дорога, одно прозвание. Ухаб на ухабе, колдобина на колдобине. Из-за кургана появилась карета. Запряженная четверка, разбрызгивая воду луж, бодро тащила черный дутый короб. На лакированной дверце блестит золотой герб, серебрится мельница спиц больших колес. Позади кареты шестерка всадников. На задранных пиках ветер треплет разноцветные флажки. Костас повернул и, хоронясь за кустами бузины и редкими осинками, двинулся к оплывшему оврагу. Собирая на сапоги липкую грязь, съехал на самое дно. В родничке, напился и тщательно перемыл морковь. Потом полез вверх. Выбираясь на другую сторону, поскользнулся.

В конце заросшего сорняком поля заметил сарай. Словно подгоняя искать защиты, зарядил дождь. Рассудив, мокнуть веских причин нет, Костас быстро добрался до укрытия.

Вся конструкция сарая - стены и крыша. Костас с трудом открыл половинку просевших двухстворчатых дверей. Вошел. Пусто. Сверху сквозь дыры, где капала, где сбегала тонкими струйками дождевой вода. В дальнем углу ворох прелой соломы. Он обошел убежище по периметру, заглянул в каждую щель. С запада к полю подступал острый клин леса. Среди темных елей видны белые стволы берез и буро-зеленые свечки осин. Костас поворошил солому. Притихшие мыши зашуршали во все стороны. Присел. Поскоблив морковину, съел. Одну, потом вторую. Выглянул за дверь. Никого. Только поникшее серое поле и дождь, стучащий по крыше и шлепающий по листьям лопуха у самой стены.

Костас прикрыл створину. Покачал рукой. Ветру не открыть. Снял плащ, с силой стряхнул. Забросил наверх на стропила. Залез сам. Оставшаяся от мостков доска, не убрали, окончив стелить дранкой крышу, достаточно широка, чтобы на ней лежать. Если не крутиться с бока на бок можно и выспаться. Костас свернул плащ под голову и лег.

Дождь зачастил. С крыши побежало, что с лейки. Костасу пришлось немного сползти вниз по доске. Суше и не так сквозит.

Потихоньку непогода утихла. Просеивающийся свет налился закатом,

посерел и угас в сумерках ночи.

Костас почти не спал, вслушиваясь в звуки. Тяжело взмахивая крыльями на крышу села сова. Угукнув в темень, улетела, чиркнув тенью по ночному небу. Холодный ветер донес дальний вой. Ему ответили. Близко. Время спустя под дверью сарая заскулила псина, заскребла лапами, просясь впустить. Вой раздался совсем рядом. Пес в страхе затявкал, отбежал и тут же вернулся. Грозный рык смешался с жалобным трусливым скулежом. Потом скулеж перешел на визг и оборвался. Под дверью хищные челюсти рвали живую плоть. Чавкали, урчали и пихались. Сколько их? Два? Три? Тяжелые лапы ударили в дверь. Еще и еще! Звери почуяли человека. А что человек? Такая же еда, как и прочие. Один из волков обежал вокруг сарая, ища лазейку. Остановился у стены, попробовал подрыть. Скрепленная корнями старых трав, земля не поддалась. Волк досадливо тявкнул и убежал. Опять ударили в дверь. Створки продавились, открыв щель. В нее просунулись влажные носы, жадно вдыхая запахи.

И опять ветер принес вой из дальней стороны. К тоскливой ноте примешались торжествующий тон. Ночь щедра на добычу! У сарая легкая возня, рычание, клацанье клыков и тишина. Легкое движение вдоль стены. Волки ушли, оставив после себя запах крови и смерти.

Сон пуст и нет в нем ничего кроме беспокоящего мрака.

Костас проснулся от того что замерз. Спрыгнув со стропил, он укутался в плащ, приоткрыл дверь и протиснулся наружу. Земля впитала пролитую кровь. Тут же валялись кусок шкуры, откушенный хвост и обглоданные дочиста ребра.

Обогнув место ночного пиршества, пошел к полю. Молоко низкого тумана стелилось до дальних околков, едва различимых в предрассветной мгле.

Путь от поля вел к холмам. От холмов к болотине. Через болотину брошена гать. Старая, неухоженная, утопившая не одну повозку. И меры ей шагов сорок, а заботы человеку неисчислимо. Возле гати к Костасу сунулись разбойники. Лихо свистнул дозорный и из ельника посыпались удальцы с дрекольем, пиками, дубинами. Обошлось. Глянули на путника, да дозорному плюху отвесили. Обезглазил что ли? С нищим возни больше, чем прибытку.

За гатью - луга. Трава спелая в пояс. За лугами, заложив круг, дорога вбежала в пригорок. Верх пригорка венчала огромная каменюка. Сверху вылизанная ветрами и непогодой, снизу зазелененная мхом. От камня дорога сползала книзу, перепрыгивала мостком через ручеек. Да уже и не ручеек, топкость одна, заросшая осокой. За мостком крепкое строение постоялого двора. Пятистенок обнесен высоченным забором. Дворовый пес от сытой жизни почем зря дерет глотку. Над трубой мутным столбиком вьется дымок. От этого дымка голод еще острее. Кажется, ел бы до конца дней своих, и не наелся!

Костас оглядел себя. Путник и путник. В меру грязен, пропылен. Полуразвалившиеся сапоги подтверждали мили и мили пройденных дорог. С одеждой все в порядке. А оружие? В два удара сбил гербы с наверший баллока и дирка. При помощи скин-ду сковырнул с ремня металлическую Лисицу. Валлет, кинжал, спрятанный в пряжку, подумав, оставил. Рано раскидываться оружием. И гербы и Лисицу втоптал в землю. Еще бы избавится от кошеля, но карманов на одежке не предусмотрено. Куда деньги девать? Не в мотню же ссыпать? Для правдоподобия потер кошель об камень, сдирая лак и вензель. Порча придала кошелю прадедовскую древность.