Ксанское ущелье
Шрифт:
— Из Накити, — потупясь, ответил юноша.
— Это же Васо! — радостно воскликнул Илас.
— Васо? — поднял бровь абрек. — Хубаев?
«Откуда он знает обо мне? — насторожился и Васо. — Неужели ходит какая-нибудь небылица?»
Ответил холодно:
— Я один Васо у отца.
— Коли ты один у отца, ты должен знать Датунашвили.
— Нико?
— Да, Нико-пильщика.
— Как же мне не знать его, если в его артели я лес валил для князя Амилахвари!
«Ай,
Но тут Габила в свою очередь удивил его. Мягко подтолкнув вперед девушку, он сказал:
— Знакомься, сестра, с героем! Это тот самый богатырь, о котором нам Нико рассказывал…
«Сестра! Сестра! — серебряными колокольчиками звенело в ушах Васо. — Она ему сестра…»
— Значит, это ты волка задушил? — округлились глаза у Иласа.
Васо кивнул.
— Голыми руками?
Васо овладел собой:
— Первого, который в звериной шкуре был, задушил — это верно. А второго, который в княжеском чекмене был, недобитым отпустил… Лучше бы наоборот.
— Ничего. — Габила положил руку на плечо юноше. — Теперь он от нас не уйдет. Это я тебе говорю — Того.
«Того? Вот это удача! Значит, Габила и есть вожак дружины абреков, которая действует с ними по соседству? Теперь можно будет и сговориться иной раз, и вместе ударить по княжеским прислужникам. Как круто изменилась твоя судьба, Васо. Чем черт не шутит, глядишь, и сравнимся славой с Габилой!»
А тот добродушно подмигнул Иласу:
— Отведи Васо в наш дом. Покажи, Ольга, какая ты хозяйка, угости джигита. Я скоро приду к вам.
Они выбрались из толпы.
Снова заиграла неугомонная зурна. Рассыпая тревожащий рокот, отозвались ей барабаны.
Праздник набирал силу.
Глава шестая
Курман и при жизни отца не ладил с Ахметом. А когда, не глядя друг на друга, они проводили старика в последний путь, из сакли то и дело доносилась ругань.
В юности еще подрался Курман с одним из ровесников, и тот оставил ему на лбу широкий шрам. С тех пор даже дома рыжий Курман не снимает надвинутую на брови папаху. И все-то злится на людей, все бубнит себе под нос проклятья.
И надо же было матери в один день и час родить двух таких разных по характеру сыновей!
Ахмет вырос веселым и добрым — от друзей и приятелей отбою нет; Курман всегда один, как сыч. Ахмет, если слово дал, наизнанку вывернется, а сдержит обещание; Курман же во всем себе на уме, на его слово полагаться не спеши.
Стоило Ахмету посвататься к Текле, тихой и скромной девушке из уважаемой в
Ну, ладно, в своей семье ругань, грызня — это еще куда ни шло!
Но избраннице Курмана мир и покой в семье Ахмета покоя не давали: каких только небылиц не выдумывала она о тихой и беззлобной Текле! Соседки, как водится, разносили их по аулу. Сколько раз Ахмет просил брата укоротить язык жене, ведь они родные, в одной сакле живут, под одной крышей. Тот же подливал масла в огонь:
— Не нравится? Так уходите! Кто держит?
— Куда же мы пойдем из собственного дома?
— А это уж не мое дело! Где мне прокормить твоих щенков?
— Это как понимать?
— А так и понимать. Работаем поровну, а едоков-то у тебя — пальцев на руке не хватает!
Вон, оказывается, что. Объели. У Курмана трое детишек, а у него, Ахмета, пятеро.
— Делиться так делиться! — не выдержал однажды Ахмет и по камню раскатал свою половину сакли. — Живи один!
У дальнего родича купил Ахмет участок земли на окраине аула, с помощью друзей слепил неказистую, но крепкую саклю. Только мир и после ухода семьи брата не воцарился в доме Курмана.
Каждое лето Ахмет отправляется на заработки. Последние годы он останавливается в Мухране: здесь с охотой нанимают его. Особенно зажиточный грузин Гигла Окропиридзе. По душе пришелся Гигле работник, которому ничего не надо указывать: все сам видит приметливыми, грустными глазами. Всей душой привязался к Ахмету хозяин, и, когда жена благополучно разрешилась мальчиком, именно Ахмета попросил Гигла стать крестным отцом. Единой была привязанность. Ахмет, скучая по своим детям, души не чаял в мальчонке, и тот, едва подрос, за Ахметом ходил как привязанный.
Последнюю осень, провожая Ахмета после уборки урожая домой, Гигла целую арбу кукурузы ему выделил, подарки для детей и для Текле купил.
Когда Ахмет, возвратясь, взвалил хурджины с подарками на плечи, Текле, вытирая слезы радости, заохала:
— С ума спятил, Ахмет! Долго ли надорваться!
— Своя ноша не тянет, разве не знаешь? — усмехнулся он, радуясь в душе, что такая заботливая и терпеливая досталась ему жена. Сиди они круглый год на одних кукурузных лепешках — словом не попрекнет. Чудо, а не жена!