Ксеноцид (др. перевод)

Кард Орсон Скотт

– Ладно, кончай обливаться слезами жалости, возвращайся лучше к работе, – раздался у него в ухе голос Джейн.

Она долго выжидала подходящего момента, чтобы заговорить, все ждала, когда же он наконец будет готов к ее насмешкам. И почти дождалась. Почти, поэтому-то он и не поддался на ее провокации. Он знал, что она слышала и видела весь их разговор.

– Ну вот, разозлился, – заметила она.

«Ты не представляешь, что я сейчас чувствую, – подумал Эндер. – Ты не можешь знать. Потому что ты не человек».

– Ты думаешь,

я не знаю, как ты сейчас себя чувствуешь, – повторила его мысли Джейн.

На мгновение у него даже голова пошла кругом, потому что ему вдруг показалось, что она подслушивает не только разговоры, но и более сокровенные, скрывающиеся в глубинах души мысли.

– Но однажды я тоже лишилась тебя.

– Я вернулся, – проговорил губами Эндер.

– Но ты уже не принадлежал мне, – сказала Джейн. – Все стало по-новому. Чувствуешь, как слезинки жалости к самому себе бегут у тебя по щекам? Считай, это я пролила их. Так что теперь мы в расчете.

– Даже не знаю, почему я так волнуюсь за тебя, пытаюсь спасти тебе жизнь, – беззвучно ответил Эндер.

– Я тоже, – отозвалась она. – Могу еще раз напомнить – это пустая трата времени.

Эндер вернулся к терминалу. Миро оставался рядом с ним, следя, как на дисплее вновь возникают очертания ансибельной сети. Эндер понятия не имел, о чем Джейн говорит с Миро, хотя не сомневался – что-то она ему шепчет. Еще давным-давно Эндер выяснил, что Джейн способна поддерживать одновременно множество разных бесед. И он ничего не мог поделать – ему действительно были небезразличны ее близкие отношения с Миро.

«Возможно ли такое, – подумалось ему, – чтобы один человек любил другого и не пытался завладеть им целиком и полностью? Или это настолько глубоко заложено в наших генах, что нам никогда не избавиться от подобного эгоизма? Право территории. Жена – моя. Друг – мой. Любовник – мой. Моя бесящая, раздражающая компьютерная личность, которая вот-вот должна быть отключена по вине какой-то свихнувшейся гениальной девчонки, страдающей от МПС и живущей на планете, о которой я даже ни разу не слышал… Как я буду жить без Джейн, когда ее не станет?»

Эндер увеличил изображение на дисплее. Еще, еще, еще и еще, пока не сузил область охвата всего несколькими парсеками в диаметре. Теперь на дисплее оставалась лишь малая часть сети – перекрестье в космическом пространстве всего полудюжины филотических лучей. И теперь, вместо того чтобы быть похожими на плотное переплетение нитей в ткани, филотические лучи выглядели подобно случайным отрезкам, пролегающим в миллионах километров друг от друга.

– Они никогда не соприкасаются, – проговорил Миро.

– Да, верно.

Как раз этого Эндер никогда не мог понять. По его представлениям, Галактика была плоской, такой, какой ее всегда изображали звездные карты, – вид сверху той части спирального рукава Галактики, где находилась Земля и откуда распространилось человечество. Но на самом деле она была не плоской. Две звезды не могли

находиться в одной плоскости с двумя другими. Филотические лучи – идеально прямые отрезки, соединяющие корабли, планеты, спутники, ансибль с ансиблем, и когда глядишь на плоскую карту, может показаться, что они все время пересекаются, но из этого трехмерного сгустка на компьютерном дисплее сразу становится понятно, что они даже не касаются друг друга.

– Как она может жить здесь? – вслух поинтересовался Эндер. – Как она может существовать в этих переплетениях, если отрезки ничем не связаны и сходятся только в конечных точках?

– Ну… а может, она живет вовсе не здесь. Возможно, она – производная компьютерных программ всех терминалов.

– В таком случае она могла бы загрузиться обратно в компьютеры, а потом…

– А потом – ничего. Она не сможет снова собраться, потому что в управлении ансиблями будут задействованы чистые компьютеры.

– Это не может продолжаться вечно, – задумчиво произнес Эндер. – Очень важно, чтобы компьютеры, установленные на разных планетах, могли общаться друг с другом. Вскоре Конгресс поймет, что никакого человечества не хватит, чтобы забить вручную – даже за целый год – то количество информации, которым компьютеры должны обмениваться по ансиблю ежечасно.

– Значит, пусть она спрячется? И ждет? А потом, лет через пять-десять, как только подвернется возможность, пускай проскальзывает обратно и восстанавливает себя?

– Если она всего лишь… скопище программ.

– Должно присутствовать что-то еще, – усомнился Миро.

– Почему?

– Потому что если она состоит просто из компьютерных программ, пусть даже самозаписывающихся и самоконтролирующихся, то, значит, она все-таки была создана каким-нибудь программистом или группой компьютерщиков. В таком случае она просто-напросто выполняет задание, заложенное в нее изначально. Она не обладает волей. Она марионетка. Не разумное существо.

– Ну, если уж мы пришли к такому выводу, не слишком ли узко ты трактуешь понятие воли? – спросил Эндер. – Люди ведь точно так же запрограммированы генами и окружающей средой.

– Нет, – отверг это предположение Миро.

– А как же еще?

– Наши филотические связи доказывают обратное. Мы можем связаться друг с другом одной силой воли, на что не способна ни одна другая жизненная форма Земли. В нас есть что-то такое, мы сами – нечто такое, что возникло вовсе не из-за чего-то еще.

– Ты говоришь о душе?

– Нет, она ни при чем, – нетерпеливо махнул рукой Миро. – Священники утверждают, что наши души создал Бог, и тем самым снова превращают нас в марионеток. Если Бог создал нашу волю, значит Он и ответствен за те поступки, которые мы совершаем. Бог, гены, окружающая среда, какой-то программист, внесший комбинацию цифр в древний терминал, – воля просто не может существовать, если мы как индивидуумы явились результатом внешней причины.