Кто есть кто (фрагмент)
Шрифт:
– Ты разве не помнишь?
– Он говорил осторожно, будто по тонкому льду ступал.
– Я ведь тебе рассказывал...
– А-а! Правильно ведь, рассказывал!
– закричал я, имитируя радостное облегчение.
У Аркадия лицо вытянулось от изумления. Он-то ведь прекрасно знал, что никогда он мне - вернее, тому, за кого он меня принимал, - ничего подобного не говорил! Он считал, что мы с ним впервые в жизни встретились - и, пожалуй, только в этом он не ошибался.
– Помню, как же!
– Я улыбался весело и безжалостно,- Это ведь тот самый материальчик,
Аркадий поперхнулся, заморгал, даже носом как-то тонко шмыгнул. Он был явно травмирован, но мне хотелось еще подбавить. Раз уж я ему жену придумал, так надо ее поярче обрисовать!
– А что, неверная информация?
– сочувственно спросил я.- Да уж Зоенька соврет - недорого возьмет! Но ты не расстраивайся, она ведь любя...
Ну, пожалуй, хватит! Смуглое лицо Аркадия сделалось бледно-желтым - это он так бледнел, - и в глазах у него появилось затравленное выражение.
Мы были шагах в десяти от проходной, и меня уже ноги не очень слушались.
Куда Аркадий лезет?! Вот выйдет кто-нибудь из института - и такая каша заварится! Но тут Аркадий остановился и хмуро сказал:
– Совсем забыл: мне позвонить надо! Ты иди, я чуть позднее приду:
Эх, пижоны мы! Оба ведь трясемся от страха, а все танцуем друг перед кругом, нам Манилов с Чичиковым: мол, ты первый иди!.. нет, раньше ты! А сами только и думаем, как бы поскорее драпануть из этого опасного места! Но преимущество было на моей стороне, и я не собирался отказывать себе в удовольствии.
– Из лаборатории позвонишь!
– решительно сказал я.
– Мы и так уж почти все утро проканителились, пора и честь знать! Пошли, пошли!
Я сам себе удивлялся: вот это называется блефовать! Раньше я за собой таких талантов не замечал: может, они развились от перебросок во времени?
Аркадий затравленно посмотрел на меня.
– Нет уж!
– огрызнулся он, потеряв самообладание.
– Я отсюда позвоню!
– Да ты чего кипятишься?
– с фальшивым добродушием спросил я.
– Звони на здоровье, Я тебя даже подожду:
Аркадий сердито и растерянно отвернулся. Видно было, что ему хочется уже только одного: поскорее отделаться от меня, от "здешнего" Бориса безмозглого типа, который почему-то нахально прогуливает, шляется по улицам и ни на копейку деликатности не имеет!
– Где ты меня подождешь?
– нетерпеливо спросил Аркадий.
– Здесь, что ли?
– Нет, зачем же, - ласково улыбаясь, ответил я.
– Еще Селиванов выйдет, шум подымет, ты же знаешь, какой он вредный:
Добивать лежачего, оказывается, очень даже приятно. Аркадий заскрежетал зубами, но промолчал, а я, шагая с ним рядом, сочиняя вовсю:
– Знаешь, что он мне вчера сказал, Селиванов-то наш, на собрании? Передайте, говорит, вашему Левицкому, что он пижон.
Аркадии резко остановился.
– Кто это сказал?
– Как кто?
– Я удивленно посмотрел на него, - Я ж тебе говорю, Юрий Матвеевич. Товарищ Селиванов собственной персоной. Да ты не огорчайся, ну его, сам он пижон!
Я мог резвиться
– Ну ладно, - пробормотал Аркадий, - я ему это припомню...
Держится! Упорно не выходит из роли! Молодчина!
Мы опять вернулись на угол скверика: ближе автоматов не было. Аркадий вошел в кабинку, я видел, как он опускает монету и набирает номер. Первая цифра - явно двойка, так... теперь откуда-то из середины диска: теперь из конца: а это единица... 25-81... Понятно! Он-то этот номер знает".
Неужели он только сейчас догадался позвонить? Ведь это проще простого говорить чужим голосом, позвать Левицкого, попросить его срочно выйти...
Постой, постой! Что же это получается?
Когда я мысленно произнес: "говорить чужим голосом", - эти слова мне кое-что напомнили. А потом еще кое-что. И мне что-то совсем расхотелось потешаться над Аркадием и радоваться своему ученическому остроумию. Улыбка еще держалась некоторое время, словно приклеенная и лицу, и неестественно растягивала губы, потом я спохватился и согнал эту нелепую улыбку.
Говорить чужим голосом по телефону... А кто же это говорил сегодня утром с Анной Николаевной, нарочно хрипя и бормоча, чтобы она его не узнала? И почему "здешний" Аркадий сегодня не ночевал дома? И почему тот, кто назначил ему свидание "на нашем месте", на это свидание не явился? И "здешний"
Аркадий - тоже? И почему, откуда ни возьмись, пришел в сквер Аркадий-путешественник? Откуда он узнал о назначенном свидании? Что это все означает? Что свидание на самом деле состоялось ровно в восемь часов, но в каком-то другом месте? Или что тот Аркадий, который сейчас торчит в будке автомата, все-таки и есть "здешний" Аркадий и свидание в сквере сорвалось случайно, а загадочный незнакомец явится в лабораторию сразу после работы, как в "моем" мире? И кто сидел в комнате Аркадия? И почему он удрал, услыхав условный звонок - наш с Аркадием условный звонок? Словом, вопросы посыпались, как зерно из дырявого мешка: За "здешним" настоящим пошло "тамошнее" прошлое. Те загадки, из-за которых я отправился в сумасшедшее путешествие без надежды вернуться "к себе" и которые так и остались неразгаданными; Почему все-таки погиб Аркадий? Почему Ленечка Чернышев и Нина видели меня в лаборатории, когда я там не был? Какой же Борис был там?
Поток уже давно захлестнул меня, я беспомощно барахтался, пытаясь хоть на секунду вынырнуть на поверхность, глотнуть воздуха. Подумать только: минуты три назад мне казалось, что я все понял, все разгадал.
Если бы в моем распоряжении был хоть часок, хоть полчасика, может, я теперь и распутал бы кое-что. Но у меня и пяти минут не было! Дверь телефонной будки распахнулась, и Аркадий вышел.
Он сразу как-то переменился. Куда и девались растерянность, подавленность, затравленный взгляд! Передо мной снова был прежний Аркадий, самоуверенный, слегка насмешливый. Что же это он выяснил? С кем поговорил? С Аркадием? Или с Борисом?