Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
— Хотел бы я знать, — задумчиво произнес Куфальт, — почему ты не хочешь зайти в кафе «Центр»?
— Потому что приличные девушки в эти кафе не ходят.
— Вот как? А на танцульки в Рендсбургский трактир такие девушки ходят?
Она вырвалась у него из рук, в отчаянии крикнула, потому что и впрямь была в отчаянии:
— О, Вилли, Вилли, зачем ты все время мучаешь меня?
— Мучаю? — озадаченно произнес он. — Все время мучаю?!.. Только потому, что хочу пойти с тобой в кафе?
Она на
— Пойдем, проводи меня домой.
— Зачем сейчас идти домой! — озадаченно воскликнул он. — Если тебе не хочется идти в кафе «Центр», тогда пойдем еще куда-нибудь. Кафе «Берлин» тебе подойдет?
Она не ответила, и тут он заметил, что она тихо плачет.
— Ну что ты, Хильда, — произнес он, оглядываясь по сторонам, — ну что ты.
— Сейчас все пройдет, — поперхнувшись, сказала она. — Пойдем, встанем на секунду у витрины.
— Почему ты плачешь? Почему я мучаю тебя? Скажи, Хильдочка, я ведь ничего не понимаю.
— Ничего, ничего, — произнесла она, снова улыбаясь. — Я только чуть-чуть накрашусь и прочищу нос…
— Но все-таки мне хотелось бы… — упрямо начал он.
— Пожалуйста, не надо, — попросила она. — Сегодня мы будем веселиться.
Они так и сделали. В кафе «Берлин» выступал прекрасный саксонский комик, который так здорово шпарил по-саксонски, что его можно было даже понять, он постоянно смешил их, а еще выступала танцовщица с выбритыми подмышками и напудренной грудью, и какая-то пожилая дама пела ужасно неприличные куплеты…
Они сидели в самой сутолоке, кругом смеялись, кричали, пили, веселились. Летели конфетти, серпантиновые ленты обвивали их, и они сидели не двигаясь, чтобы не порвать их. Затем музыканты сыграли туш, и наступила полночь. Они торжественно подали друг другу руки.
— Счастливого Нового года, Хильда, за нас обоих!
— И тебе тоже, мой Вилли! Тебе тоже! Ах, мой Вилли!
Они выпили еще по стаканчику грога, и щеки Хильды заалели. Она разговорилась, болтала, сплетничала, что натворила та, и какая репутация у этой, и что воображает из себя такая-то…
— Но я никому не завидую. Ведь у меня есть мой славный Вилли. А теперь добавился еще один славный Вилли — два славных Вилли…
Она громко захохотала. И хотя ее болтовня и смех потонули в общем шуме и никто даже головы не повернул в сторону стены, у которой они сидели, Куфальту стало немного не по себе. Фраза о двух славных Вилли тоже звучала двусмысленно, и смех у нее был неприятным…
— Вставай, Хильда, пойдем.
— Но ведь ты завтра можешь выспаться!
— Пойдем куда-нибудь еще, где можно потанцевать.
— Прекрасно, — сказала она. Она засмеялась. — В Рендсбургский трактир. —
Он зло спросил:
— А кто у тебя в кафе «Центр»?
На мгновение она смутилась, а затем прыснула.
— Ревнуешь, бедняжка Вилли? Нет, ты не должен меня ревновать, я буду хранить тебе верность и не позволю соблазнить себя…
Она пропела это на мелодию популярного шлягера.
Стоявшие вокруг одобрительно засмеялись.
— Девчонка что надо.
— Пойдем, Хильда, — попросил он. А сам подумал: «А все-таки мне она позволила соблазнить себя, а раз позволила мне, то позволит и другому…»
Глубокая печаль охватила его. «Какой тогда смысл во всем этом? — подумал он. — У меня ведь нет с ней ничего общего, она даже мне не очень нравится. Зачем тогда все это? Неужели и правда все из-за того, что она тогда больше не появилась и мне ее стало немного жаль? Только тело, только тело, с любой другой было бы еще проще, а мне даже и тело не нужно… Если бы можно было уйти, расстаться, исчезнуть… Это плохо кончится… если бы можно было начать все сначала!..»
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Ни о чем серьезном, — ответил он.
Но они так и не танцевали, а зашли в какой-то маленький винный ресторанчик и заказали бутылку сладкого вина. Хильда, которая до этого была то грустной и раздраженной, то озорной, веселой и болтливой, выпив вина, выглядела просто усталой, смертельно усталой, глаза у нее закрывались…
— Пожалуйста, проводи меня домой, Вилли, пожалуйста!
Она стояла у двери дома и, опершись о его руку, чуточку шаталась от сонливой усталости.
— Поцелуй меня еще разок, Вилли. О, как я устала!
— И я тоже, — сказал он.
Казалось, она себя немного взбадривает.
— Ты сейчас пойдешь домой, ты никуда больше не пойдешь, правда?
— А куда мне идти в четыре утра, тут же лягу спать.
— Правда?
— Как пить дать, — сказал он и попытался рассмеяться.
— Дай мне честное слово.
— Ну конечно, даю тебе честное слово. Я сразу пойду домой.
Она помолчала чем-то недовольная, раздумывала.
— Ну, Хильдочка, — сказал он, протягивая ей руку.
— Она крепко обняла его.
— Но, Вилли, дорогой мой, любимый Вилли… — она поцеловала его и прошептала, — пойдем со мной, любимый мой Вилли, родители никогда не заходят в мою комнату…
— Нет, нет, — испуганно произнес он.
— Но почему нет? Я так тебя хочу, Вилли, я не выдержу! Чем я тебе не нравлюсь? До Пасхи я не выдержу.
— Подумай о малыше, Хильда. Ведь так нельзя.
— А малыш никогда не просыпается раньше восьми. Уж я-то знаю. Пойдем, один раз, только раз, Вилли.