Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
— Ну конечно, — ответил сбитый с толку Куфальт. — Я ведь очень хорошо зарабатывал.
— Потому что если вы не… — начал было господин Дитрих. — Во всяком случае, я всегда к вашим услугам. Никогда не забывайте об этом. Я всегда искренне сочувствую вашей трудной, безрадостной судьбе. — И тут же лицо господина Дитриха расплывается в улыбке. — Так что вот, господин Куфальт, был весьма рад вам. Если будет настроение, всегда рад видеть вас у себя.
Рукопожатия. Адье.
Нет, ничего не ясно. Ничего не произошло.
Хильда, Хардер, Фреезе, Штарк, Дитрих, Брун, Бацке…
Но гром грянул совсем с другого конца.
В тот роковой четверг тринадцатого января Куфальт около половины пятого пополудни с большой неохотой поплелся в «Вестник». Семь часов он был на ногах, а улов никудышный: два подписчика. Честно говоря, даже полтора, потому что вдова Машке, не устоявшая перед его красноречием, уплатила только аванс в шестьдесят пфеннигов, а остаток он должен был получить первого, когда приносили пенсию.
Куфальт побаивался грубоватого голоса Крафта:
— Два, так-так, ну да, всего два… два!
Он зашел в кабачок Линдеманна и задаток вдовы потратил на коньяк. Затем он тем же манером обошелся и со взносом рабочего Пахульке.
И после пяти он в приподнятом настроении появился в экспедиции, где его уже поджидал Крафт.
— Всего двое, господин Крафт, — бросил он, удивившись, почему маленькая стенографистка Утнемер с ужасом посмотрела на него. — Дела идут все хуже и хуже.
— Два… — сказал Крафт, удивив его. — Ну что же, два тоже хорошо, лучше, чем ничего. Зайдите к господину Фреезе, он хочет с вами переговорить.
Куфальт вопросительно посмотрел на Крафта, на Утнемер. Девушка отрицательно покачала головой.
— Почему вы качаете головой? — удивленно спросил Куфальт.
— Я вовсе не качаю головой, — солгала она, покраснев.
— Ну иди те же, господин Фреезе ждет, — раздраженным голосом неожиданно крикнул Крафт.
— Ладно-ладно, — произнес Куфальт, направляясь в кабинет редактора. У него еще не возникло предчувствия грозящего несчастья, коньяк согрел и взбодрил его, но все-таки ему показалось странным, как эти двое вели себя сегодня.
— А что, собственно, с вами происходит сегодня, господин Крафт?
— Ничего со мной не происходит, ну давайте скорей, приятель.
Господин Фреезе был не один. Рядом с ним в качалке сидел человек, с первого взгляда не понравившийся Куфальту, тощий, долговязый мужчина со смешным животиком, с сухой птичьей головой, кожа на которой была совершенно желтой. Из-под металлической оправы смотрели колючие черные глазки.
Перед ними стояли две рюмки с коньяком.
— Господин Куфальт — господин Брёдхен, — представил Фреезе.
Куфальт поклонился, а Брёдхен только кивнул, кивнул подчеркнуто небрежно. Он пристально смотрел на Куфальта.
— Вам лучше бы встать возле печки, — ласково произнес Фреезе. — Вы наверняка снова продрогли. Сколько у вас сегодня?
— Двое, — ответил Куфальт.
— Двое, — вздохнул Фреезе. — Пять с половиной марок. Ведь на это не разживешься, верно?
— Отчего же, — настороженно ответил Куфальт.
Тощий с животиком ничего не сказал, он только смотрел на Куфальта.
— Где же вы сегодня были? — с интересом спросил Фреезе, но Куфальт уже понял, что интерес этот был притворным.
— На севере, — коротко бросил он.
— Как на севере? — переспросил Фреезе. — Где кожевенные фабрики? Фабрикштрассе? Веберштрассе? Линзингенштрассе? Тёпферштрассе? Тальштрассе?
Будто защищаясь, долговязый дернулся, но остался сидеть на месте.
— Да, — произнес Куфальт.
Было ясно, что надвигалась беда. Но ясно было и то, что как бы там ни было, но спускать этот необычный допрос было нельзя, на всякий случай нужно было подстраховаться.
— А кстати, господин Фреезе, зачем вы спрашиваете? — осведомился он и взглянул на господина Фреезе.
Тот снова уставился на него своими красными рыбьими глазками. В уголке рта показался язык, облизал губы — наверное, подумал о Трене — и снова исчез.
Фреезе ничего не ответил, а вместо него неожиданно раздалась торопливая злая скороговорка тощего:
— Светлый резиновый плащ — соответствует! Очки в темной роговой оправе — соответствует! Мучнистого цвета лицо — соответствует! Серая фетровая шляпа не соответствует, но наверняка у него есть дома зеленая. Мы поищем ее.
«Легавый! Как же я сразу не заметил, идиот! — с ужасом подумал Куфальт. — Но ведь у Любекских ворот на мне не было резинового плаща!»
Он чувствует — и страшно злится на себя за это, — что краснеет и снова бледнеет. Неожиданно у него подкашиваются ноги, и он вынужден прислониться к печи.
Те, двое, неотступно следят за ним. Он пытается улыбнуться — не получается. Он хочет что-то сказать — и не может. У него вдруг пересохло во рту.
— Инспектор Брёдхен, — наконец произносит тощий, поскольку спектакль несколько затянулся. — Из уважения к моему другу Фреезе я веду дело без шума.
Он глубокомысленно смотрит на коньячную рюмку.
— Итак, когда вы занимались подпиской на Тёпферштрассе?
Куфальт хочет ответить, Брёдхен делает ему знак рукой.
— Кстати, для проформы я хотел бы обратить ваше внимание на то, что ваши показания могут быть обращены против вас же. Можете не давать показания. — Он недовольно прерывает себя. — Но вы ведь в курсе. Вы привлекались.
— Да, — отвечает Куфальт.
— Сколько?
— Пять лет тюрьмы.
Тот кивает, наверняка он все это давным-давно знает.