Кто ответит?
Шрифт:
Крепко ему, Матерому, эти слова в душу запали, отрезвили. К тому же имелось чем дорожить: Машей - случайно и счастливо встреченной женщиной, смыслом всего. Оправданием всего. И ради нее стоило подготовить то будущее, где место лишь цветам, морю, любви и солнцу. И так - до конца. Покуда сон блаженный не сменится мраком навсегда, ничем.
...Груз полагалось оставить на перевалочной базе в Подольске, в одном из гаражей.
Он открыл багажник, механически надел перчатки и подумал:
“С чем я связался? С самым грязным делом, дьявольским бизнесом...”
Вновь колко сжала горло обреченность.
Гараж был ангажирован Левой у директора местного ресторанчика, кормившегося на браконьерской рыбке и икре и подторговывавшего наркотой с самого начала “предприятия”. Крепкий гаражик, снабженный тремя внутренними замками повышенной секретности, литыми, будто чугунными, воротами, оформленный дальновидно на дядю директора - инженера, вышедшего на пенсию, то есть человека с нейтральным, неассоциативным общественным статусом.
Конспиративную цепочку Матерый просчитал точно: бармен, правая рука директора, в случае возникающих у шефа неприятностей оперативно связывался с шестеркой Матерого, и, пока милиция выходила бы извилистыми путями на гаражик, содержимое бы его перебазировалось. Директору тоже внушили: горишь, гори один. Купил товар случайно, продавца помню смутно: лысый, в очках. Чистосердечное признание - штука хорошая, но учти: идешь на срок в одиночку - часть первая; с компанией - вторая, а то и третья.
Закрыв гараж, Матерый снял номера с машины, припаркованной в небольшом, поросшем кустарником закутке возле гаражей и, достав лопату, закопал их. Номера “светились”, долой! Рукастый Толик-мастер отштампует новые, а техпаспорта Прогонов рисует, как дружеские шаржи.
Взглянул на часы. По времени он укладывался. Успевал. До Москвы рукой подать, на подъезде к городу - контрольный звонок Леве: “Привет. На уху - есть...” Значит, товар в гаражике, приступайте к реализации.
Он выехал на магистраль. Прислушался к себе, к неприятному, тягостному чувству, непонятно от чего крепнувшему с каждой минутой. Впервые оно пришло к нему, когда выезжал на этой “волге” из Ростова. Будто следил за ним некто всевидящий и коварный. Нервы? Обычная, здоровая настороженность? Или в самом деле - измотался, устал?
Попытался вспомнить цифры новых номерных знаков - не вспомнил. Стянув зубами перчатки, бросил их на сиденье, прошептал, успокаивая себя: не психуй, если бы что - брали бы у гаража, на горячем. Однако тревога не отпускала. Он подосадовал: вот неврастеник, баба!
– но тренированное чутье талдычило: не так что-то, что-то не так...
– Черт!
– не удержался он.
– Отпусти... Всю жизнь меня крутишь; я-то знаю: есть ты... Ну, отпусти! Сыграй на руку, хоть не из твоей я гвардии, не люблю тебя...
Обновленное свежим асфальтом шоссе полилось под колеса туго, широко и свободно.
Двое в форме. Полосатый жезл, белые краги... Машины рядом нет. Останавливают... Проскочить? Сзади - лох в стареньких “жигулях”, догонит навряд ли... Эх, рация у них...
Тормознем. Наверняка не по нашу душу, так захват не производится. Хотя... В любом случае - попросят подвести. По выражениям лиц видно. Чуть проедь... Вот. "Вальтер" из-под сиденья под ногу, предохранитель спусти... На лице - безразличие, легкая усталость... Зеркало подправь -
Матерый приспустил стекло.
– До поста довезешь?
– наклонившись, спросил лейтенант - молодой приземистый парень с рысьими зеленоватыми глазами.
– Можно.
Уселись. Лейтенант - на переднее сиденье, сержант - позади. Чем-то они не нравились ему, эти милиционеры. Было в них что-то неестественное, шедшее от примет даже внешних: дурноватое, чуть отекшее лицо лейтенанта - без режима живет, разбросанно, а сержант - жесткий мужик, таких на плач и сердобольность не прикупишь - только силой, властью. И озабочен сержант как-то мрачно, целеустремленно, до ломоты в скулах.
Нет, не гаишники они... Может, оперы? Тоже нет. У оперов - печать на печати, сразу видать... Да и не стали бы оперы вымученных сюжетов накручивать, взяли бы на посту, чего мудрить? А может, ряженые? Похоже... Везу деньги. У гаража выследили и, пока копался там, чуток опередили. Кто-то навел, значит. Так. Сейчас я еще вполоборота к тому, сержанту, сейчас не его момент, опасно, а их капитально насчет меня предупредили - стало быть, ждут, когда отвлекусь. Тут - нож в спину, молодой сразу к рулю потянется, если тронуться успею, скорость мала, но все же... Кто знал, что с деньгами я буду? Друзья восточные? Так они же и отстегивали, им не резон... Левка? Но ведь ему же деньги везу... Неужели нервы? Спокойно. Попроси сержанта дверцу покрепче захлопнуть и - газу резко, вот так. А... не готовы были? Ну, теперь давайте, теперь, если имелась схема, то она сломана: на спидометре - сорок, шестьдесят, восемьдесят... поздно! На ходу кончать - риск. Четвертая передача. Упущен момент, сявки. А сержант думает... Основательно мыслит.
Боковым зрением Матерый неусыпно наблюдал за ним в зеркало.
Лейтенант с угрюмой сосредоточенностью смотрел куда-то вдаль. Руки его, лежащие на коленях, были явно напряжены. Жезл он положил на сиденье рядом с дверцей.
Губы сержанта шевельнулись. Нет, молчит, подбирает слова.
– Слышь, может, до поста сойдем?
– неуверенно спросил он лейтенанта.
– А то вдруг начальство? Проверка сегодня... Переждем, а? Сколько времени-то натикало?
Лейтенант оголил кисть. Часы “ориентл” - массивные, с уймой красивеньких излишеств, шантрапа такие любит, часы удачливых кусочников, знак их касты. Но часы - ладно, а татуировочка вот у тебя на запястье, дружок любезный...
Заплясали мысли, встраивая фрагмент татуировки в известную схему... Есть! Не ошибка молодости, не любительщина армейская или флотская, не блатная даже, а с “кичи”, в тюряге наколот этот крест, обвитый змеей. Ряженые!
– Вот тут тормозни, - произнес “лейтенант” сдавленно.
Матерый принял вправо.
Рука “сержанта” скользнула под полу кителя.
Резко пошла вниз стрелка спидометра.
“Лейтенант” инстинктивно подался ближе к рулю.
Сзади блеснула сталь лезвия.