Кто посеял ветер
Шрифт:
На выкрашенных в белый цвет стенах висели картины, которые Рики регулярно приносила со строительных рынков, где она была завсегдатаем. Это были тосканские пейзажи, дешевые репродукции известных полотен. Подобного рода произведения искусства заполняли весь дом и вызывали у Яниса отвращение, но они являлись элементами стиля интерьера, который нравился Рики. Он подошел к стенному шкафу и открыл одну дверцу. Там были аккуратно развешаны причудливые предметы одежды Ники — расшитые цветочками платья, юбки и вязаные кофты. Янис выдвинул ящик и без всякого зазрения совести изучил его содержимое: обычное хлопчатобумажное нижнее белье белого цвета, бюстгальтеры телесного
Янис открыл вторую дверцу шкафа, за которой стояли оба чемодана, с которыми она приехала сюда. Ничего. Разочарованный, он уже хотел было закрыть дверцы шкафа, как вдруг его взгляд наткнулся на угол дорожной кожаной сумки, торчавший из стопки сложенных шерстяных одеял. Он наклонился и потянул сумку за угол. Она оказалась на удивление тяжелой и плотно набитой. Кожа была старой и изношенной. Даже не будучи специалистом, Янис оценил ее высокое качество и с растущим нетерпением открыл две застежки.
— Вот это да, — удивленно пробормотал он, увидев лэптоп «Макбук».
Помимо него, таинственная госпожа предпринимательница имела также айфон! Кроме того, в сумке была связка ключей, шкатулка с украшениями и портмоне с водительскими правами, удостоверением личности, загранпаспортом и несколькими кредитными карточками
Почему Ника обманывала их с Рики и выдавала себя не за ту, кем являлась в действительности? Янис задумался. А не знала ли Рики о ее истинном лице и не принимала ли участия в этом фарсе? Но зачем? Это было в высшей степени странно. Янис тщательно осмотрел несколько предметов одежды, также находившихся в сумке. Джинсы, блузки, два блейзера, две пары туфель… Внезапно Янис вздрогнул, словно обжегся. Он в недоумении смотрел внутрь раскрытой сумки. Что бы он ни ожидал найти в комнате Ники, на такую находку он точно не рассчитывал.
Пия затормозила позади полицейского автомобиля, стоявшего перед воротами двойного гаража, вылезла из салона и огляделась. Рабенхоф находился в двух километрах от Эльхальтена и располагался на опушке леса, посреди обширного зеленого поля. Посыпанная щебнем дорога доходила только до стоявшего чуть в стороне амбара. Асфальтированная дорога делала перед усадьбой резкий изгиб и вела дальше в сторону леса. Пия вошла во двор усадьбы и остановилась. Жилой дом, воплощенное уродство в верхнебаварском стиле из потемневшего от старости дерева, под фронтоном которого красовались оленьи рога, имел галерею и был окружен верандой. К своему немалому облегчению, Пия увидела сидевшего на ступенях веранды графа Генриха фон Боденштайна, бледного, но, по всей очевидности, целого и невредимого. Благодарение богу, он жив! Кирххоф неоднократно встречалась с отцом своего шефа, достойным всяческого уважения человеком, и этот скрючившийся на деревянных ступенях старик со спутанными седыми волосами и застывшим взглядом мало соответствовал ее воспоминаниям о нем.
Ее шеф выглядел чрезвычайно встревоженным. Он неподвижно стоял возле отца в неудобной позе и тщетно пытался найти слова утешения. Разумеется, о том, чтобы обнять отца, не могло быть и речи, ибо, как хорошо было известно Пие, в семье Боденштайн всегда культивировалось самообладание и тактичность, в ущерб сердечности и состраданию. Стоило ли удивляться его беспомощности.
— Пия, — с облегчением произнес Оливер и двинулся ей навстречу. — Погибший был лучшим другом моего отца. Он нашел его около часа назад и все еще находится в состоянии
— Понятное дело, — сказала Пия. — Что он говорит?
— Ничего. — Боденштайн пожал плечами.
— Сейчас я отдам кое-какие распоряжения.
Пия поручила двум полицейским, стоявшим на почтительном расстоянии, перекрыть покрытую щебенкой дорогу, дабы сохранить имевшиеся там следы шин. Когда те отправились выполнить поручение, она вернулась.
— Как вы себя чувствуете? — обратилась она к старому графу, сев рядом с ним на узкую деревянную ступеньку и положив ладонь на его руку.
Старик вздохнул, поднял голову и уставился на нее невидящим взглядом.
— Людвиг был моим старым другом, — произнес он хриплым голосом. — Это ужасно, что ему довелось умереть подобным образом.
— Мне очень жаль. — Пия взяла его узловатую ладонь в свою и осторожно пожала. — Я попрошу своих коллег, чтобы они отвезли вас домой.
— Спасибо, но мой автомобиль… — заговорил он, и вдруг его голос задрожал. — Телль тоже лежит там. Рядом с Людвигом. Лиса… лиса… она…
Он замолчал, закрыл свободной рукой глаза и попытался взять себя в руки. Пия подняла голову и увидела на лице шефа выражение негодования. Неужели он стыдился проявления чувств со стороны отца? Она сделала ему головой знак, чтобы он оставил их вдвоем. Тот понял и поспешил удалиться, направившись к тому месту, где находился труп.
— Кто тоже лежит там? — спросила Пия, когда шеф оказался за пределами зоны слышимости. — И при чем тут лиса? Вы можете мне рассказать?
Старый граф молча кивнул, и она ощутила дрожь, сотрясавшую его тело. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил, то и дело запинаясь.
— Там сидит Людвиг. И рядом с ним лежит Телль, его собака. И кругом… кругом кровь. — Его голос задрожал.
— Простите, — едва слышно прошептала она.
В течение нескольких секунд Генрих пытался овладеть собой, но пережитый шок и горе взяли свое. Пия продолжала держать его руку, давая старику возможность оплакать своего погибшего друга.
Покойный сидел, прислонившись спиной к узловатому стволу вишневого дерева. Он уже потерял б ольшую часть своей крови. Если бы не серебристая грива мокрых, свисавших с головы волос, Боденштайн не узнал бы старого друга своего отца, ибо вместо лица у него была темная бесформенная масса искромсанной плоти, изломанных костей и запекшейся крови. Второй выстрел превратил в месиво нижнюю часть его тела. Безжизненное тело покрывали лепестки цветов, словно оно было облачено в розовый саван. Это производило довольно зловещее впечатление. Рядом с ним, положив морду на его колено, лежала большая серо-коричневая охотничья собака, у которой отсутствовала половина грудной клетки. Судя по кровавому следу, умирающее животное из последних сил ползло к своему мертвому хозяину.
— Это ужасно, — сказала Пия. — Я понимаю твоего бедного отца.
Боденштайн, никак не отреагировав на ее замечание, присел на корточки.
— Полагаю, выстрел был произведен из винтовки с дистанции максимум пять метров, — произнес он, стараясь говорить как можно более бесстрастным тоном.
Состояние отца потрясло его гораздо больше, чем вид мертвого тела Хиртрайтера, а Оливер даже не смог сказать ему несколько слов утешения. Как это часто с ним бывало, он трусливо бежал и спрятался в рутине. Но, возможно, он пытался убедить себя в том, что поступил по отношению к отцу правильно, так как в семье Боденштайн не было принято проявлять слабость.