Кто такой Ницэ Пеницэ?

Вынту Виктор

— Чего слишком много? Последователей?

— Ну да! Как тут разобраться? Давай начнём сначала. Во-первых, ученик. Это правильно. Тимофте ученик.

— Подожди, — прервал меня Джелу, — мы ведь тоже ученики.

— Вот именно. Но Тимофте сказал, что только он последователь. Значит, ученик для него не подходит. Дальше написано «учащийся». Это тоже не подходит. Он не учащийся, учащиеся бывают в училищах.

— Хорошо, оставим и это. Посмотри, здесь написано намного яснее…

Мы перечитали всё и поняли, что быть «последователем» для Тимофте не означает ничего хорошего. Он

угодлив, и собственного мнения у него нет. И чего же Тимофте так кичится тем, что он «последователь»!

— Здесь какая-то тайна! — решил наконец Джелу.

На другой день, увидев меня, Тимофте закричал:

— Ты почему вчера со мной не поздоровался?

Мне показалось сначала, что он просто напрашивается на ссору.

— Ты думаешь, я тебя не заметил вчера, когда ты шёл мимо кинотеатра? — продолжал он весело. — Я стоял там со своими друзьями… Да, это тебе не малявки с Мушкатей…

— Большое вам спасибо, дяденька, — усмехнулся я в ответ. — Ты только не думай, что мы на Мушкатей вывесим из-за тебя траурные флаги.

— Конечно, где уж вам, сосункам… Вы всё в классы играете…

— Правильно, что нам ещё делать? В общем, за сигареты нам не попадёт!..

— Мне тоже не попадёт. Я, правда, покурил немножко, но мне не очень понравилось… Горло только дерёт от табака. Ну его!

— А зачем ты околачиваешься на Таркэу и разыгрываешь из себя взрослого?

Горнист пристально посмотрел на меня и сказал:

— Знаешь, малыш, я мог бы на тебя здорово рассердиться, и тогда, пожалуй… Но ладно, я не сержусь… Вот что, хочешь после обеда покататься на велосипеде?

— Конечно, хочу! А откуда у тебя велосипед?

— Какое тебе дело? Приходи после обеда в пять часов на Таркэу и жди меня напротив мастерской «Скорость». Понял где?

— Понял.

Но вдруг Тимофте хлопнул себя рукой по лбу и сказал:

— Чуть было не забыл! Принесёшь пачку сигарет «Карпаць». Так и спросишь: «Красные Карпаць». Смотри не забудь.

— Сигарет? — пролепетал я. — А зачем нужны сигареты? Ты ведь говорил…

— Любопытный же ты малый! Ты что же хочешь кататься на велосипеде задаром? Нет, братец, за это надо платить, — сердито объяснил мне горнист.

— Платить?

Тимофте прямо рассвирепел.

— Скажи прямо: согласен или нет? Если согласен, приходи в пять часов к «Скорости» и неси в зубах «Красные Карпаць».

Я подумал в эту минуту о Джелу. Как же так? Он не будет кататься на велосипеде?

— Я приведу с собой и Джелу.

— И без этой мелочи обойдёмся! Здесь не Мушкатей.

— Без Джелу я не приду.

— Ну, твоё дело, — разозлился Тимофте. Он совсем уже собрался идти, как вдруг остановился и сказал: — Ладно, так и быть, но тогда нужно заплатить больше… две пачки.

— А не слишком ли жирно будет? Так весь велосипед от дыма закоптится! — ответил я, испугавшись больших расходов. — Сколько стоит пачка сигарет?

— Боишься обеднеть? — насмешливо ответил горнист. — Две леи пятьдесят банов [5] пачка. Ну, договорились? В пять часов около…

— … «Скорости», — докончил я.

Без четверти пять мы с Джелу пришли на Таркэу. Очень

уж хотелось нам покататься на велосипеде! Во всём нашем классе только у Милукэ был подростковый велосипед, но он никогда не давал нам на нём прокатиться. Наверно, боялся, что мы съедим колёса.

5

Лей, или лея, — денежная единица в Румынии; бан — сотая часть леи.

Сгорая от нетерпения, топтались мы на тротуаре напротив «Скорости». Это была маленькая ремонтная мастерская, приютившаяся в старом, облезлом домике с поржавевшей металлической вывеской:

Под слоем осыпающейся краски можно было разобрать полустёртые буквы старого названия «Скорость». Именно так называлась когда-то мастерская, но мы этой фирмы уже не застали. А старшие и теперь ещё говорят по привычке:

— Отнеси-ка, сынок, лампу в «Скорость», пусть починят побыстрее!

Чего только не чинят в «Скорости»! И керосиновые лампы, и ключи, и замки, и краны для газовых плит, и печные дверцы, и цепочки, и трубы, и многое другое. В маленькой, запылённой и тёмной мастерской в беспорядке валяются всякие железные, медные, оловянные и алюминиевые вещи, поломанные краны и подсвечники, заржавленные велосипедные цепи. Не всегда даже и догадаешься, для чего нужен весь этот хлам… И так всегда, когда бы ты ни пришёл…

Тимофте появился неожиданно, как из-под земли вырос. Он опять был в новых брюках, держал руки в карманах и довольно ухмылялся.

— Ну, пришли, малявки? А где сигареты?

Мы вынули сигареты и отдали ему. Я помню, сколько пришлось мне пережить, пока я их покупал. Джелу о сигаретах даже и слышать не хотел. Ведь он у нас «девочка», и, конечно, покраснел при одной мысли, что надо зайти в табачный киоск! Так что мне пришлось всё сделать самому. Как посмотрел на меня продавец: да, чего только не пришлось мне вытерпеть из-за этого велосипеда!

— Ну вот, хорошо. «Красные»… — одобрил горнист и засунул сигареты в карман своих брюк. — Ну, а теперь пойдёмте к Оакэ, дадим ему сигареты, а он нам даст велосипед.

Открыв едва державшуюся на петлях калитку с висевшей на одном гвоздике пожелтевшей табличкой «Злая собака», мы вошли во двор. Я нисколько не боялся. «Раз табличка такая старая, — подумал — то и злая собака, наверно, давно уже сдохла». За мастерской я заметил небольшой дворик, огороженный деревянным забором из полусгнивших досок. Многих досок недоставало, и дырки в заборе напоминали мне щербины во рту Милукэ. Сквозь дырки виднелся пустырь.

В конце двора на скамейке у самого забора сидел Оакэ. Оакэ это сын Теодора И. Михэйлеску. Он верховодит всеми ребятами на Таркэу. Мы, ребята с Мушкатей, всегда стараемся обойти его сторонкой, потому что он задирается без всяких причин. То подставит подножку, то даст тумака и, ехидно посмеиваясь, идёт дальше своей дорогой. Когда я увидел его, мне сразу стало не по себе: и зачем мы только сюда пришли?