Кто укокошил натурщика? (сборник)
Шрифт:
На берег Днепра, сверкающего под солнцем как размашистая россыпь алмазов, встречать новгородских гостей спустились оба правителя киевские. Один – чуть полноватый, вальяжный плешивый Оскол, другой – тощий, юркий, смуглый курчавый брюнет Дир (шестой десяток, а ни седого волоса, ни лысины). А с ними – многочисленные родичи: жёны, дети, внуки, братья, сёстры, племянники… Анастасия, внучатая племянница Дира, рыжая веснушчатая девчонка семи лет, даже прихватила с собой на встречу северных гостей любимую домашнюю зверушку, обезьянку Матоху, подарок заморских путешественников, что приплывали
По правую руку от многолюдных княжеских семейств ровными рядами выстроилась княжеская дружина в праздничном облачении, а поодаль на склоне бесформенной массой столпились простолюдины – любопытные ротозеи.
Князь Оскол, с каплями пота на безволосом черепе, из-под ладони (светило слепит глаза) наблюдает приближение суден, шевелящих вёслами, как насекомые-водомерки ножками. Борта ладей снаружи украшают боевые щиты, похожие на большие расплющенные корнеплоды. Оглядывается на родичей и невольно смеётся – очень уж комичны скоморошеские ужимки мартышки на кожаном поводке.
С ладьи, приплывшей во главе флота, на бревенчатый причал перебрасывается сколоченный из сосновых досок трап. По нему лихо сбегает на киевский берег молодой варяг, невысокий коренастый прыщавый блондин, двадцатичетырёхлетний светлоглазый швед. За ним гуськом сходит интернациональный отряд новгородских кметов – отборных витязей, новгородская гвардия. Молодой варяг с гордой осанкой и властным взором – это и есть конунг Халги, возглавивший Новгород три года назад, после смерти конунга Рьорика. Бедный Рьорик…
Отметив, что все его кметы уже на берегу, Халги решительно направляется к выступившим навстречу Осколу и Диру, князьям киевским, побратимам-соправителям. За властелином новгородским как тень следует молодой богатырь Свенелд, увесистый рыжий гигант со шрамом на лице – от переносицы к скуле; уже назначенный на должность воеводы, хотя ему от роду только неполные двадцать лет. Впрочем, сам Халги был даже несколько моложе, когда конунг Рьорик сделал его новгородским же воеводой. Целеустремлённые активные люди без комплексов и сантиментов на удивление быстро делают карьеру.
Печально кричит на дубе птица. Неожиданная тучка, незаметно появившись на чистом небе, прикрывает солнце, набрасывая на Киев лёгкие сумерки. Срывается ветер, на удивление прохладный среди такого зноя; по Днепру шевелятся волны; шумит дуб.
Они остановились лицом к лицу – молодой, резвый, решительный, порывистый косматый Халги и умудрённый, неторопливый, много повидавший, много переживший и много размышлявший пятидесятичетырёхлетний облысевший Оскол. Светлоглазый швед смотрит на князя киевского надменно и холодно, будто не гость, а суровый господин. Это немного коробит Оскола, но он тепло и мягко, как и следует гостеприимному христианину, произносит:
– Приветствуем тебя, дорогой гость, в городе Кия!
Душа князя ещё не осознала, что случилось, а его пронзённое металлом тело уже рухнуло на колени. «Дорогой гость», выдернув из жертвы окровавленный клинок, смотрит на поверженного с насмешкой и презрением, смакуя его агонию.
Оскол принял крещение и стал христианином ещё двадцать два года тому назад, сразу после похода
– Великий Сварог, дай мне…
Халги не даёт ему договорить: наносит заточенным металлом второй удар, окончательный.
Свенелд между тем не терял времени даром и молниеносно срубил боевым топором князя Дира, как дровосек деревце.
В тот же миг дружинники киевские, возмущённые коварством пришельцев-душегубов, выдернули из ножен оружие. Но воспользоваться им не успели – в их тела со свистом вонзились летучие остроносые прутья: в ладьях поднялись скрытые до того лучники.
Кметы конунга Халги с агрессивными криками кинулись рубить и колоть родичей убиенных правителей Киева: мужчин, женщин, детей, младенцев. Под корень оба княжеских рода, чтобы уже никто из здешних не смог никогда претендовать на киевский престол! Сам Халги догоняет визжащую девочку, хватает за рыжую косичку… Блеснул металл…
Простолюдины, шокированные гибелью князей, их родни и дружины княжеской, бросаются врассыпную и забиваются в свои хижины, молясь, кто Сварогу, кто Иисусу… Зря они боятся: конунг Халги пришёл убить только князей с их родичами и защитниками, дабы обрести власть над Киевом. Он вовсе не собирается истреблять киевский народ, он собирается им править.
Пришельцы с севера ещё добивают раненых, а их вождь, забрызганный алой жидкостью, садится на землю под необъятным дубом, срывает пучок травы и вытирает им испачканное красным, с прилипшими рыжими волосиками, лезвие меча.
Тучка исчезла, ветер стих, снова солнечно и знойно.
Теперь Киев мой, самодовольно думает Халги. Птица, вспорхнув с ветки, уронила на нового властелина Краины Полян густую чёрно-белую каплю. Швед ругается на родном языке и вытирает с плеча помёт, размазывая заодно чужую кровь.
Хорошо-то как: тепло, солнышко здесь щедрое, не то что у нас на севере; погода, говорят, в основном ясная, а на родине почти постоянная облачность и слякоть; природа тут пышная, яркая. Днепр плещет, дуб шелестит, птички щебечут… Благодать!..
Дуб древний, морщинистый, необъятный. Ему, наверно, больше пятисот лет, а то и вся тысяча. Может, он здесь рос ещё в те давние времена, когда Киев назывался Данпрштадиром и был столицей королевства остроготов. Может, именно под этим самым дубом, думает Халги, проводя ладонью по рельефной коре, более пяти столетий назад старого Германариха, конунга остроготского, закололи мечами братья девицы Сунилды, как гласят древние саги.
– Что с трупами делать? – Свенелд, присев на корточки на границе суши и воды, зачерпывает ладонями из Днепра и смывает с рук и лица красные брызги.