Кубанский шлях
Шрифт:
Возле бочки с хмельным пивом сидел старый солдат в выгоревшем мундире и сказывал байки. Ему внимали молодые. Фрол и Ерофей присоединились к слушателям.
– Говорят, когда родился Суворов были чудесные знамения. В тот день на небе видели "красные хвосты", которые, по истолкованию одного юродивого, означали ... рождение человека, нехристям страшного и знаменитого....
Сделав глоток пива, солдат вытер седые усы, и, наслаждаясь вниманием окружающих, таинственно продолжил:
– А ночью один крестьянин, заплутав, шёл по заснеженному полю и вдруг повстречал путника, словно выросшего из земли. Это
– А ты видел Суворова, сам?
– Видел. Вот как тебя! Суворов завсегда, ребяты, рядом с солдатом: и в бою, и на привале. Не то, что другие ахвицеры.
Слушатели одобрительно загалдели и пустили для старика шапку по кругу. Фрол тоже опустил полушку. Брыль сделал вид, будто ищет мелкую монету, и, не найдя, отошёл от солдата. Фрол поспешил за ним.
– Ерошка, вот бы посмотреть на Суворова хоть глазочком. Богатырь, наверное.
– Як ты побачишь, колы ёго нэма на Кубани. Спыта Дэржихвиста. Вин бачив, мабуть.
– Спрошу.
Агафон с помощью Гаврилы довольно скоро нашёл лавочника Остапа Приходько и показал ему записку Логунова.
– Отведу, отведу вас. Лавку закрою и пойдём.
Шли долго. Хата мастера стояла на отшибе. Да, какая там хата?
– Дом, каменный дом! С крыльцом и черепичной крышей. Остап постучал в калитку. И они вошли. Двор тоже был зажиточного хозяина, даже дорожки выложены камнем.
– Хорошо живут мастера!
– Не все. Он один у нас такой. В расчётах, в чертежах разбирается, и руки золотые.
– Максим! Здравствуй! - воскликнул Остап, увидев вышедшего из дому хозяина, коренастого, стриженного в кружок мужчину лет тридцати пяти.
– И вы будьте здоровы. Максим Терпугов, - представился он гостям, - отдыхаем. Недавно закончили стройку в Таврии. Неделю как вернулись, - пояснил он.
– Значит, ты свободен? Я вот заказчиков привёл, - Приходько подтолкнул дьякона.
– Меня зовут Агафон, из станицы Закурганной. Мы решили строить храм. Из камня. Нам нужны мастера. У нас есть двое, которые знакомы с этим делом - помогать будут. Да и все казаки рады приложить силы.
– Что ж мы во дворе стоим, пойдёмте в дом, поговорим, - пригласил мастер.
После того, как Агафон сказал, Максиму, что его рекомендовал сам Логунов, он согласился ехать в Закурганную. Но оговорился, что у него своя артель. И если в станице найдутся подсобники, с ним поедут только мастера - трое каменщиков. Обговорили оплату и условились на завтра закупить всё недостающее для строительства. Максим и Фрол ударили по рукам, Агафон разбил их и дал мастеру задаток.
После ужина дьякон, подсчитав оставшиеся деньги, почесал бороду:
– Колокол-то мы оплатили полностью, мастеров нашли, задаток положили, а теперь денег не хватает на строительные материалы, на церковную утварь....
Он задумался, затем внимательно посмотрел на Сидора, будто ждал от него решения.
– Я отказываюсь от своего коня!
– воскликнул тот.
– Я тоже!
– подержал его Фрол.
– И я! И я!
– как по команде, загалдели казаки.
Только Ерофей Брыль стоял молча, и прятал глаза. Его
– И я, - наконец, выдавил он.
– Вот и добро, - удовлетворённо произнёс Агафон, как будто иного и не ожидал, - давайте спать, за завтра надо управиться.
13.Возвращение
Вечером, накануне отъезда, закурганцы обсуждали предстоящую дорогу, делились впечатлениями о городе и людях. Во дворе под клёном о предстоящей свадьбе всё ещё толковали Сидор и хозяин дома. Они были старыми друзьями. Познакомились после последней турецкой войны. Сидор, вернувшись в родную станицу, не застал никого из родных в живых. Проклятая оспа унесла его родителей, жену, детей. Казак ушёл за Дон и долго скитался в поисках нового места, тогда-то и познакомился он с Гаврилой. Тот, после разгрома Запорожской Сечи, не пошёл к туркам за Дунай и тоже странствовал с семьёй, теряя от холода и голода детей и имущество, пока не осел в Копыле. Иногда друзья встречались. Сидор вдовел уж десятый год. Весёлый, неунывающий балагур и гармонист за эти годы превратился в стареющего, довольно унылого казака, как, впрочем, и его песни. После гибели товарища, он взял на себя заботу о его сыне, крестнике Федоте, обучил казацкому делу и сосватал ему Горпынку. Эта забота согревала его одинокое сердце, а молодые казаки завидовали Федоту: не у каждого такой крёстный отец.
Рано утром, дождавшись Максима с артелью, довольные казаки двинулись в обратный путь. Колокол везли в телеге с шестёркой запряжённых цугом лошадей.
Казаки шутливо переговаривались, Сидор завёл песню своей юности:
Как у нас-то на Дону, во Черкасском городу,
Старики-то пьють, гуляють, по беседушкам сидять,
По беседушкам сидять, про Азов говорять:
"Ой, не дай Боже азовцам ума-разума того,
– подхватили станичники, -
Не поставили б они башеньки на усть речки Каланчи,
Не перекинули бы цепи через славный тихий Дон,
Не подвели бы струны ко звонким колоколам;
Уже нельзя нам, братцы, будеть во сине море пройтись...
– Не горлопаньте, дурни! Благополучно домой вернёмся, тогда и песни играть будем, - рассердился Фока.
– Всё, молчу, - неохотно откликнулся Сидор.
Выехав за ворота крепости, казаки и сами присмирели.
Несмотря на то, что разведчики высланы вперёд, все озирали окрестности, прислушивались к степному шуму. Опасно было ездить по степным дорогам, ох, как опасно! Сколько обозов было разграблено, сколько людей перебито в разных уголках степных балок! А тут ещё с ними колокол, который надобно доставить в станицу с особым бережением.
К исходу второго дня просёлок свернул к лесу. Вечерело. Звёзды почти не проглядывали: небо опять заволокло тучами. Погода портилась.
– Хоть бы дождя не было, пока едем - ворчливо проговорил Фока Авдеев, слезая с телеги.
– Потрапезничаем, благословясь, казаки, - распорядился Агафон, окидывая взглядом свой караван.
– Дождёмся разведчиков, отче, чтой-то они давно не появлялись, - обеспокоенно проронил Фока, оглядываясь по сторонам.
Через некоторое время на лесную поляну выскочил на своём поджаром вороном Ерофей Брыль. С выпученными глазами он, задыхаясь, выпалил: