Кубок Брэдбери-2021
Шрифт:
В комнате, в которой он очнулся, царил полумрак – она освещалась лишь огнем от лучины в светце. У стены напротив его кровати стоял новенький стул, а на нем сидела дочь и что-то мастерила. Она не замечала пришедшего в себя Ухэла.
Палачу нестерпимо хотелось пить. Его рот настолько пересох, что, когда он его открыл, чтобы позвать девочку, ему удалось издать лишь сдавленный хрип.
Охин тут же подскочила со стула. Ее поделка упала на пол, а сама девочка, громко зарыдав, бросилась в ноги палачу.
– Живой! Слава Богам, живой! Я так боялась, Ухэл, я так боялась, что ты
– Охин, – прохрипел Тургэн, – воды.
Девочка быстро подскочила на ноги и убежала через проем в другую комнату. Взглянув туда, Ухэл рассмотрел знакомые очертания их жилища. Через несколько мгновений вернулась Охин с чашкой воды.
– Пей. Пей, Ухэл, – она все плакала, но уже улыбалась сквозь слезы. Девочка помогла мужчине сделать несколько глотков. – Как хорошо, что ты сделал еще чашек. Они все же пригодились! Я была права! Я кормила батраков, Ухэл. Они, правда, в доме не стали есть, но я накрыла им во дворе. Ты видишь, какую комнату нам построили? Там еще сарайка для Козы! Она теперь спокойно по ночам спит. И еще я сказала им погреб выкопать. Прямо здесь, – она дважды топнула ногой, – под этой комнатой. Вот сделаем запасов на зиму, будет, где хранить. Ох, Ухэл! – девочка уселась прямо на пол. – Как же я рада, что ты живой!
– Спасибо тебе, Охин, – палач нашел в себе силы улыбнуться. – Ты спасла мне жизнь.
Девочка зарделась.
– Сколько я спал?
– Ты лежал в лихорадке треть луны. Бредил еще, жуть, как страшно было! Все просил тебе волосы заплести. И вот еще! – девчушка снова подскочила и выбежала из комнаты.
Что-то в памяти мужчины настойчиво всколыхнулось. Он лежал и смотрел в потолок, сполохи огня создавали странные узоры и совершенно точно что-то ему напоминали. И лишь когда Охин вбежала в комнату с плетеной корзиной, он все понял.
Тот лесной дом! Взрослая Охин и уже совсем старый он. Неужели Боги показали ему будущее? Может, так его вознаградили за послушание? Или это был сон?
– Я сбегала к реке и все твои вещи собрала. Вот, сложила в корзину. И еще оттуда пахнуть так плохо стало, и мухи слетелись. А потом я руку нашла… Ты же бусину хотел сделать, да? – девочка поставила корзину на пол и присела рядом. – Жуть, как страшно было, Ухэл. Прости, если я что нарушила. Вот!
Охин вытянула перед собой кулак, а потом разжала пальцы. В центре ее ладошки лежала белая, аккуратно вырезанная бусина.
– Я все, что осталось, в лесу закопала. Ночью, никто не видел, – совсем тихо прошептала она.
Ухэл снова улыбнулся. Его глаза щипало, и он убеждал себя, что все это оттого, что лучина начала чадить.
– Ты умница, Охин. Подержи ее пока у себя. Встану на ноги, и ты мне ее вплетешь.
Девочка просияла и спрятала бусину в карман передника.
– А что в деревне творится! Ухэл, мяснику волки ноги отгрызли! Аккурат в ту ночь, когда ты домой раненый вернулся.
– Живой?
– Живой! Что ж ему станется? Уже полдеревни жалобами с ума свел! Это староста рассказал, он к нам теперь почти каждый день наведывается.
Палач
– Ухэл, – позвала девочка. – А я тут похлебку из кролика сварила. Будешь?
– Буду.
– Тогда я скоро! – девочка снова вскочила и широко заулыбалась. Она поспешила в другую комнату, но на пороге замерла. – Теперь же все будет хорошо?
– Да, Охин. Теперь все будет хорошо.
Юлия Махмудова
Слова
Бут вдавил кнопку звонка и старательно пошаркал ногами по колючему придверному коврику, счищая грязь, налипшую на подошвы грубых ботинок. Резкая трель шрапнелью разорвала уютный покой квартиры и осыпалась где-то вдалеке. Бубнил телевизор. Послышались лёгкие шаги. Бут улыбнулся. Не губами даже. Сердцем. Тихо звякнула заслонка глазка – смотрит, проверяет, молодчина. Лязгнул засов, ржавая дверь отворилась. Уна сияла как капля росы, глядела радостно. Каждый день встречает его с работы и каждый день вот так сияет. Откуда столько света?
Бут вошел в тесную прихожую, потрепал дочь по щеке. Показал пальцем на дверной глазок, потом на Уну. Поднял большой палец.
«Молодец. Всегда смотри».
«Помню! – Уна кивнула. – Ужин?»
«Ужин».
Он с трудом расстегнул бурую рабочую куртку, повесил на гвоздь. Стянул ботинки. Прошёл в единственную в квартире комнату, где они и спали, и готовили, и ели. И молча плакали, и беззвучно смеялись… Редко. Всё в ней. Вся жизнь вне завода. Его долгая и её короткая.
Положил на стол сумку с ежедневным пайком. Уна бросилась к ней воробушком – такая же шебутная, маленькая и хрупкая в своём простом коричневом платье. Распотрошила холщовую торбу, выложила консервы, кусок хлеба, завёрнутый в тряпку, пакетик чая, два кубика сахара. Разожгла горелку, выскребла гущу из жестянки в старую кастрюльку, щедро разбавила водой.
Бут наблюдал за её хлопотами, сгорбившись на колченогой табуретке, упираясь локтями в стол. Вся в мать. Смекалистая. С водой вон целую систему напридумывала – тряпочки какие-то, песок, зола. Нацедит в бутыль, а потом переливает туда-сюда, фильтрует. Всё одно чище, чем ржу из-под крана пить. Только толку-то от той смекалки? На работу не берут, здоровье слабое.
Уна поставила перед отцом жестяную миску с похлёбкой, подвинула куски хлеба. Водрузила на огонь мятый чайник.
«Как день?» – спросила пальцами торопливо.
«Обычно».
«Расскажи!» – в жестах и во взгляде просьба, любопытство.
«Начальник приезжал. Большой, – Бут вздохнул, покачал головой. – Говорил, говорил, говорил. Час говорил. Столько слов. Зачем?»
«Хорошее обещал?»
«Да. Не верю. Всегда обещает».
Дочь вдруг мечтательно улыбнулась.
«Если ты целый день говоришь. Что говоришь?» – спросила она.
Бут усмехнулся. Ишь какая! Целый день говорить. У него и слов-то столько не наберётся. Это начальники могут часами языком трепать, времени не считая, за словами не следя. Сыплют и сыплют, сыплют и сыплют. Или эти, по телевизору, певцы и балаболы. Разодетые в пёстрое. В яркое. Всё время поют и говорят. А он что?