Кубок Брэдбери-2021
Шрифт:
А еще во сне было небо. Как может быть столько прозрачно-голубой пустоты? Как, когда мир вокруг нее такой маленький. Она знает, что хочет сыграть вечером.
Теперь ее встречают совсем не так. Тишина наступает, как только она входит в зал. На приемы больше не ходят танцевать или играть в карты, не слышны даже беседы. Все приемы в городе теперь устраивают лишь для того, чтобы услышать ее.
С первыми нотами небо раскидывается над ними бесконечной голубизной. Это музыка тоски и удивления. Мия все еще пытается осознать, как это, быть частью огромного мира.
Мелодия кончается. Где-то слышится плач.
– Это о Боге, – говорит кто-то.
Мия уходит. Но они уже не могут ни пить, ни веселиться. Только не после этого.
Сны теперь приходили каждую ночь. Больше она не сомневалась, что раньше могла видеть. А теперь научилась снова. Только иначе. Каждый сон она могла сыграть, и тогда другие видели их тоже.
Частицы памяти вспыхивали в темноте. Музыка расставляла их по местам. Она вспомнила почти все. Жизнь в приюте, других детей, яблони в саду, старую капеллу… Тот самый клавесин в свете витражей. Она вспомнила даже, как выглядит отец Пеларатти. Его толстые губа и обвисшие щеки. Тогда он ее испугал. Что было после? Ничего. Только темнота.
Словно какой-то провал из одного мира в другой. Как это произошло?
Мия прислонила скрипку к плечу. До сих пор, чтобы вспомнить, она играла про свет. Наверное, теперь пришло время сыграть про темноту.
В этой музыке было легко потеряться, она походила на падение. Падение не случайное, а осознанный шаг с края пропасти. Темный подвал, в котором нет света. Она еще видит, но это уже запрещено. Боль в пальцах, растягиваемых кожаными ремнями. Священник, что-то бормочущий над ее лицом. Жуткая резь в глазах.
Мия вспомнила. Дрогнувший смычок соскользнул, резанув воздух громким некрасивым звуком. Лопнула струна скрипки, ударила по щеке. Мия села на пол, дрожа и прижимая к себе инструмент. Ее замутило, показалось, что воздухе резко запахло гарью.
Разве он так уж и скрывал от нее раньше? Она знала, как изменились ее пальцы, почему это не пугает, а ослепление приводит в ужас? Нет, это тоже не новость. Он же много раз повторял, что чувства лишь мешают сосредоточиться на главном. Вот и удалил их все.
Мия слышала истории о детях, которым специально ломали ноги, искривляли позвоночник, ослепляли… Чтобы вызвать больше жалости, когда те пойдут просить денег. Ее дар – не творение Бога, он создан жадностью и жестокостью. Раньше она думала, что Бог выбрал ее для чего-то важного. И это помогало пережить пустоту и темноту вокруг. Она поверила в это еще больше, когда научилась играть так, как теперь. Но Бог ее не выбирал. Она не особенная, а наоборот. Поломанная.
Мия сидела на полу и медленно отрывала от скрипки струну за струной. Их она наматывала на свои нечеловечески длинные пальцы.
Под окном цвел миндаль. Приближалась Пасха.
Вечером она отказалась выходить из комнаты. Отец Пеларатти, увидев разорванные струны и
– Я никуда не пойду, – твердила она одно и то же голосом тихим, но твердым.
Священник заламывал руки и наигранно вздыхал, хлопал дверью и уходил, возвращался снова. Мия не ела, не пила, не поднималась с пола. Раньше он мог и ударить ее. Но теперь не решался, слишком многое от нее зависело, к тому же синяки могли заметить.
Новые струны натянули на скрипку уже на следующее утро. Отец Пеларатти осторожно положил инструмент перед Мией. Она его не коснулась.
– Скоро Пасха! – пытался убедить ее священник. – Все уже знают, что ты будешь играть! Это обсуждают везде!
Мия смотрела в темноту. Ни одного огонька вокруг. Почему у нее все отобрали?
Тихие шаги по комнате, она почувствовала их вибрацию щекой на деревянном полу. Сладкий запах дыма. Голос епископа.
– Бедная девочка.
Он опускается на пол рядом с ней. По тону Мие кажется, что он не жалеет ее, а улыбается. Рядом с ним лежать на полу ей становится стыдно. Что он делает здесь? Наверное, отец Пеларатти позвал его, решив, что тот убедит ее подняться.
Он говорит медленно, очень-очень тихо. Но она слышит его слова будто внутри головы.
– На этом свете полно людей, с которыми поступили несправедливо. Они болеют и умирают, ничего не получив взамен. Свою цену платят даже те, кто считает себя счастливчиком. Даже те, кто не знает об этом. В итоге каждый из нас потеряет все. Твоя плата велика. Но ты получила за нее несоизмеримо больше. И да, это плохое оправдание для мира, но скажи честно, ты отказалась бы от скрипки теперь, если бы могла выбирать?
Он ушел. Отставив Мию одну. Щеки ее горели. Руки ее судорожно шарили вокруг в поисках скрипки. Нашла. Прижала к себе. Потрогала свежие струны.
Новая мелодия была тихой и тоскливой. О потерях и одиночестве.
Она так отчаянно хотела видеть, а музыка показывала лишь обрывки, лишь огоньки, но не солнце. Но Мия знала, что выбрала бы скрипку. Не раздумывая.
К Пасхе Мию готовили специально. Она разучила столько подобающих мелодий и гимнов, что могла бы играть сутками без перерыва. Темное платье делало ее похожей на монахиню. Но во что ее одевали, она никогда не интересовалась. Мия ждала этого выступления с момента приезда. Оно было самым главным. И почему-то ей казалось, что там произойдет что-то чудесное.
Ее разбудили рано, солнце едва начало всходить. Отец Пеларатти вел ее за руку по каменной мостовой. Сырой утренний холод заставлял ежиться, но день, наверное, будет жарким. Рассеянный свет восхода ощущался где-то в уголках глаз. Хоть раз бы увидеть солнце таким, как во сне.
В церкви сладко пахло воском и ладаном. Каждый шаг отражался бесконечной гулкой высотой. Мия ощущала, как эхо улетает далеко вверх, и не могла представить размеров этого здания. Казалось, будто оно достает до облаков. А звуки ее музыки достанут сегодня до неба.