Кубок Брэдбери-2021
Шрифт:
– Я привезу ее в город, ведь и так собирался! А если она вам понравилась и вы позволите, она будет играть на Пасху. Конечно, не то, что сегодня. О, она знает много духовной музыки. Мне, конечно, тоже придется поехать, она так привыкла…
– Безусловно, вы будете с ней, – усмехнулся епископ. – До Пасхи еще почти полгода, но мы поедем завтра. Ей предстоит всех удивить.
Рассыпаясь благодарностями, Пеларатти проводил своего гостя до двери.
– Мия! Упражнения! – выкрикнул священник прежним своим голосом, требовательным и недовольным.
От волнения он быстро
Главный инструмент этой мечты снова в подвале. Большие пальцы разогнуты под невообразимым углом и привязаны кожаными ремешками к запястью. Это для растяжки. Больно. Но Мия сейчас думала не об этом. Почему епископ спросил, всегда ли она была слепой? Пеларатти говорил, что да. Но почему же тогда ей снятся сны? В них она видела то, что не смогла бы ощутить. Нет, она могла бы придумать, представить предметы…
Но эти сны всегда были цветными.
Дорога в экипаже для Мии – просто тряска. И, как выяснилось, ее она переносит плохо. Резко пахли лошади и кожа дорожных перчаток, усиливая тошноту. Девушка полулежала на сидении, стараясь не шевелиться.
Но мысли ее не тут.
– Отец Пеларатти, а почему вы стали обучать меня игре на скрипке?
Священник, сидящий напротив, не ответил, но сердце его застучало чаще. Она это слышит.
«Нет, – подумала Мия, – спросить надо не так».
– Как вам удалось открыть мой дар? Почему никто больше не заметил?
Он думает почти минуту и, кажется, уже не ответит. Но потом произносит:
– Однажды я пришел в приют по делам и услышал странные звуки. Ты забралась в капеллу и, нажимая на клавиши клавесина, пела ноты вместе с ним. И попадала в каждую.
Внутри Мии что-то дернулось. Пятна витражей на сером полу, старый пыльный клавесин. Никто не играл на нем, а она…
Пеларатти не заметил ее волнения.
– Но иметь слух – не самое важное. Что было бы с тобой, останься ты в приюте? Да, у тебя есть дар, но твои умения развил я, твои руки создал я, и я вложил в них скрипку. И я дал тебе гораздо больше, отбросив всю эту шелуху: эмоции, чувства, я позволил тебе развить совершенный слух. Даже зрение и осязание – лишь засоряют разум. Хорошо, что у тебя их нет – не нужны. Ты должна слушать мир и отдавать людям музыку.
– Я смогу играть им так, как слышу? Так, как могу теперь?
– Да, – Пеларатти напряженно засмеялся. – Но часто все же не стоит. Разучим что-нибудь попроще. В городе ты будешь часто выступать. Нам нужны будут деньги, придется ходить на приемы в богатые дома. Там сложной музыки не поймут. Но мы найдем тех, кто заплатит за нее очень дорого.
Очередной вечер. Узкое платье мешает Мие дышать. Оно очень модное и дорогое, так сказал отец Пеларатти. Но ей все равно. Она устала.
Прием у герцогини Морсо. Душный запах пудры, духов и шампанского, шелест вееров, тонкий звон клавесина и тихие
Мия сидит одна. Корсет мешает согнуться, скрипка лежит на коленях. На глазах кружевная полоска маски, полностью закрывающая глаза. Гостей герцогини пугает ее слепота.
Многие подходят к ней, за месяц она стала известна, все богатые дома Милана открыты для нее по вечерам. Она играет хорошо, все мелодии, популярные в этом сезоне, запомнила за пару дней. Хоть это и не то, что ей бы хотелось. Но музыку публика и не слышит, не вдумывается в нее, для всех Мия – просто интересный диковинный зверек.
– А это правда, что у тебя пальцы, как ножки паука? – хихикает рядом какая-то дама. – Сними перчатки, я посмотрю. Фу, и правда…
Дама ускользает. Но Мия чувствует, рядом все еще кто-то стоит. Запах дыма. Она его помнит.
– Епископ?
– Да, Мия. Пришел послушать твое выступление.
Его голос тихий, почти шепот. Но она слышит его так четко, будто он говорит прямо в ухо. Он снимает повязку с ее глаз. Блестят огоньки свечек.
– Ты сыграешь для меня так, как играла тогда? То, что ты слышишь в темноте.
Не понимая, что делает, как завороженная Мия встает и идет в центр зала. Для ее выступления еще рано, но она начинает играть. Рокот удивления проносится над толпой.
Она играет о городе. О каменном перестуке шагов, о голосах множества людей, ржании лошадей, дыме и сырости канав. Сюда же она вплетает тяжелый сладкий аромат духов и шелест шелковых юбок.
Зал умолк. Все остановились, застыли на полуслове, обернулись к ней, боясь пошевелиться, вдохнуть. Музыка звучит так живо, что Мия по-настоящему видит то, что видеть не может. Интересно, что различают в ней остальные?
Останавливаясь на несколько секунд, она играет вновь. Теперь о доме. Начинает тоскливо о сыром подвале, но потом вспоминает о саде, о сырой траве, прохладном утреннем воздухе. В музыке мелькает запах роз и песня малиновки.
Длинные гибкие пальцы бегают по грифу быстро, как живое насекомое. Эту музыку играть тяжелей, чем короткие заученные мелодии. И после второй Мия уже устала.
Она останавливается. И воздух взрывается аплодисментами, криками восторга. Люди со всех сторон кидаются к ней, желая выразить восхищение, прикоснуться. Отец Пеларатти подхватывает Мию и быстро ведет из зала, опоздай он, и ее бы просто смяли.
На выходе из зала Мия слышит:
– Умница.
Шепот у самого уха. Горький запах дыма.
Через пару недель ночью, во сне, Мия видит зеленую траву. Она идет по ней маленькими-маленькими ногами. Сколько ей лет? Может, три или четыре года. Здесь так много солнца. Она никогда не устанет искать его в отблесках тусклого света в окружающей ее темноте.
Проснувшись, она все еще помнит свой сон. И помнит, что это и не сон вовсе.
Говорят, дети забывают то, что случилось так давно. Но она помнит. Может, дело в том, что потом, в наступившей темноте, вспоминать стало попросту нечего?