Куда пропали снегири?
Шрифт:
Они сидели в электричке, прижавшись друг к другу. Проехали Клин. Антонина... Фрукты, конфеты, коньяк. Ирина нашла руку Андрея, тихонько сжала её.
– Ты можешь вырваться в следующий выходной?
– спросил Андрей.
– Смогу!
– она сказала это поспешно и весело и опять смутилась.
Антонина... как хорошо, что она есть в её жизни. Немощная, на костылях, одинокая, которая очень нуждается в посторонней помощи.
И - закрутилось. Уже в четверг Костя покупал продукты, он приобрёл большой термос, и теперь Ира наливала в него бульон, чтобы там не возиться. Она полюбила этот бревенчатый
– Я очень хотела иметь ребёнка от Андрея. С Костей такого не было. Я вообще не знала, что такое бывает. Андрей наполнил мою жизнь особым смыслом, один раз я даже случайно назвала Костю его именем. Но он внимания не обратил.
Иришка-младшая как-то попросилась с ней к тёте Тоне.
– Зачем тебе? Далеко, устанешь.
Костя поспешил дочке на выручку:
– Пусть поедет. Это даже в педагогических целях хорошо. Пусть знает, что её мама хорошая подруга, не бросает человека в беде.
Стало стыдно. Но стыд прошёл быстро, потому что впереди маячила новая встреча с Андреем. Они не виделись давно, решили пропустить несколько выходных. Иришка осталась дома. Костя увёз её к родителям Иры, а сам засел за очередной перевод, как всегда срочный, как всегда выгодный. У Ирины не было к нему чувства благодарности, было привычное чувство женщины, которую любят, ей должны, ей обязаны. А вот от Андрея самое маленькое внимание принимала она с трепетом и любовью. Он подарил ей в последнюю встречу серебряный медальон - крошечный полумесяц на изящной цепочке. Она надела его и только возле дома вспомнила. Что сказать Косте? Конечно, Антонина подарила за её доброту. Конечно, Антонина, благодарная её подруга.
Андрей стал заводить разговор о женитьбе. Она была счастлива. Но как, как скажет она Косте? Наверное, если бы он подозревал, догадывался, было бы легче. Но Костя пребывал в таком чистосердечном неведении, что она не могла представить себе, как это он узнает, что есть Андрей. А время шло. Та радость любви под прекрасную мелодию чайника со свистком понемногу уходила. Андрей требовал развода, Ира жалела Костю, классический любовный треугольник больно кололся своими углами, лишая покоя и недавнего блаженства. Андрей не на шутку гневался:
– Хватит. Сколько можно? В следующий выходной сам приеду к твоему мужу, если ты никак не решишься...
Нестерпимо стало жаль Антонину. Один раз они решили всё-таки заехать к ней. Андрей остался на улице, а Ира позвонила. Ей открыла дверь постаревшая женщина с слегка припухшим лицом, она даже не сразу узнала Иру, а узнав, обрадовалась, засуетилась:
– Проходи, радость-то какая! Сейчас будем чай пить.
Какой чай? Её ждет Андрей, она на минуточку.
– Не беспокойся. Как живёшь? Какая нужна помощь?
– Спасибо, потихонечку, ничего не надо. Ты останешься? Уже поздно.
– Нет, нет, мне ехать надо.
В дверях услышала, как свистит чайник. Она шла и не поднимала глаз. Андрей молчал. Он научился чувствовать Ирину и никогда не докучал ей разговорами. Ехали молча. Молча простились
– Не отпускай меня больше к Тоне, прошу тебя, не отпускай!
– Понимаю, ты устала. Но что делать? Она одинокая, она на костылях. А хочешь, возьмём её к себе, пусть поживёт у нас, потеснимся.
Ира смотрела сквозь слёзы на Костю, на его такое дорогое лицо, щуплую фигурку подростка. Он был в фартуке, готовил ужин. Она вытерла слёзы:
– Я тебя, Костя, очень люблю.
– И я тебя, - Костя улыбнулся своей знакомой извиняющейся улыбкой.
– Ты устала, хочешь, я буду ездить к Антонине?
Она опять заплакала. Решила: в следующую субботу скажу Андрею всё. Не могу больше, совесть сжигает всё внутри. И перед Костей виновата, и перед Антониной, и перед маленькой Иришкой.
Перед всеми виновата. Вот сейчас, вот засвистит чайник на плите...
– Андрей... Прости, Андрей.
Три недели она никуда не ездила. Потом не выдержала, позвонила ему в больницу. Густой, чуть хрипловатый голос:
– Доктор Круглов слушает.
Помолчала. Положила трубку. Потом они ещё раз встретились в Москве. Дома у него было нельзя, он жил с матерью и взрослым сыном. Повидались в небольшом кафе, и Ира ещё раз сказала - всё! Потом собрала две тяжёлые сумки и поехала к Антонине. Рассказала ей всё. И плакала, и просила - прости! Антонина растерянно смотрела на неё и повторяла:
– Я разве не понимаю? Успокойся... Всё бывает в жизни.
Потом этот юбилей.
– Вспоминаю, как хотела тебя вовлечь в своё враньё. С тобой на дачу к какой-то Лене. Ты отказалась, а я злилась, потом вспомнила про Антонину, надо было что-то придумывать. Ты прости. Сегодня у меня юбилей, а Андрея нет со мной. Мне очень, очень его не хватает. Но пришёл бы сейчас, обнял бы, я бы всё равно сказала - нет. Не могу через себя перешагнуть, не могу оставить своего самого чистого, самого лучшего моего Костю. Не будет у нас жизни с Андреем, сгорю от стыда и собственного предательства. А Андрея люблю. Запуталась.
Что я могла сказать ей тогда? Только то, что серьёзные решения в жизни даются только так - муками. Что Костя, её Костя редкий человек и предать его - действительно не видеть счастья. Что Иришка маленькая не перенесёт её предательства, потому что уверена: её родители очень любят друг друга и её. Ей остаётся только самое тяжёлое - зажать в себе свои чувства ради ближних, перед которыми она в долгу неоплатном. Долг - это не пустяки. Долг - это то, чем может она сейчас искупить свой грех перед теми, кто даже не мыслит её предательства. А потом посмотрела на Ирину. Сидит передо мной мудрая женщина, которой её мудрость далась так непросто и так болезненно. Зачем напоминать ей о прописных истинах? Сама всё знает. «Вот, - говорит, - будет лето, уедем с Иришкой к Антонине. А Костя будет за снабженца, продукты подвезёт, навестит». Они всё так хорошо придумали. Хотя, конечно, не раз ещё вспомнит она хрипловатый голос любимого человека, его дом с весёлой печкой, причудливые узоры на замёрзшем стекле, его сильные руки... И не раз сердце зайдётся в мучительном томлении, и не раз подступит к горлу комок - горький, отчаянный. Она сама всё понимает. Ни к чему ей мои слова.