Куда уходит детство
Шрифт:
– Теперь веселее будет, – трескуче кашляет дед, окутанный клубами дыма. Пошарив по карманам, протягивает бабушке пачку купюр.
– Никак облигации, – удивилась она, – опять вместо зарплаты?
– Половина деньгами, – успокоил дед.
– На кой чёрт такая работа нужна, прости хосподи. Проживём и так.
– На нашу-то пенсию, да и не могу я без работы.
– Облигации на деньги поменять можно, – успокоил их всезнающий внук, форся по кухне в новых сапогах. – На улицу пустишь, бабань?
– Обменяют лет через двадцать, –
– Чево попусту лясы точить, – смирилась бабушка, – пора за стол, садитесь-ка обедать.
В сенях под верстаком жалобно хрюкал подросший поросёнок.
– Замёрз, Борьк? – Ванька присел у закутка на корточки.
– Есть просит, растёт, – бабушка поставила перед поросёнком полную миску помоев, и Борька стал уминать их: аппетит его был так велик, что он забрался копытцами в миску и опрокинул её, визжа от нетерпения.
Ванька вскочил, отряхиваясь от брызг и спотыкаясь о прошмыгнувшую между ног кошку, которая, задрав хвост, помчалась по своим делам в сад.
– Поросёнок ты, Борька, больше никто! Из-за тебя чуть Мурку нашу не раздавил, – раздосадованный Ванька вышел из сеней во двор, прислушиваясь, как бабушка чехвостит неугомонного поросёнка.
– Допрыгался, скотина безрогая, бесёнок, – ворчала она, наводя в закутке порядок, и шлёпая жалобно визжавшего поросёнка по бокам…
Оглядев пустынный двор, Ванька направился в сад, плюхая сапогами по мокрому снегу и с удовольствием проваливаясь в него по колено.
– Теперь не замёрзнешь, – он ободряюще похлопал рукой по влажному стволу дикарки и, ёжась от попавших за шиворот холодных капель, глянул в окна на втором этаже; между нарядных занавесок мелькнула, как ему показалось, голова соседа, и Ванька отвернулся. Пошлёпал обратно во двор.
Воображая себя едущим в автомобиле, он лихо выруливает к калитке, «пулей» вылетает в переулок, и нос к носу сталкивается с соседом. Оба замерли от неожиданности, настороженно глядя друг на друга.
– Я знаю, тебя Ванькой зовут, – засмеялся сосед, – а меня Вася. Приходи к нам, научу солдатиков из пластилина лепить.
Ванька молчит, подавленный потоком хлынувшего на него красноречия. Сосредоточенно подставив сапог, перегораживает путь ручью: вода скапливается у сапога и, обтекая его, торопливо бурлит дальше.
– Мать твоя не заругается? – в Ванькином голосе сквозит недоверие.
– Я ей говорил, что хочу позвать тебя в гости, она разрешила.
– А я тебе сад покажу, – смягчился Ванька. – Ты кем будешь, когда вырастешь взрослым?
– Учёным или астрономом, – засмущался Вася, тоже перегораживая путь ручью своим блестящим резиновым сапогом.
– А я трактористом, – Ванька оглянулся и, понизив голос, доверительно сообщил: – на целину уеду. Давай вместе махнём, хоть завтра.
– Туда маленьких
– Я всё равно подвиг совершу! – осерчал на насмешника Ванька.
– Война давно кончилась, какие сейчас подвиги? Учиться надо.
Но Ваньке хотелось отличиться перед соседом, показать себя во всём блеске. Он увидел палку у забора и обрадовался:
– Посражаемся саблями! Что, слабо?
– У тебя есть сабли? – удивился Вася.
Ванька хватает палку и начинает неистово размахивать ею перед носом опешившего Васи: – Защищайся! – кричит он в полном восторге.
Вася находит палку, и мальчишки яростно сражаются, как вдруг Ванькина «сабля» с треском ломается пополам и, возбуждённый непривычной для него игрой, Вася оглашает переулок радостным воплем:
– Ура, я победил врага!
Сопя от досады и неловкости перед соседом, Ванька отыскивает ещё более здоровенную палку, чем прежде, но тут Вася не выдерживает напряжения поединка и капитулирует, бросая свою «саблю» в лужу.
– Мои родители в Чебоксарах работают, начальниками! – возобновляет словесный поединок Ванька, терзая калитку взад-вперёд. – Осенью к ним обратно уеду, в школу там пойду, – но Васе явно не интересна эта информация, и тогда Ванька выпаливает свой главный козырь:
– Мой папа танкистом на войне был, он сержант. Медаль «За Отвагу» имеет. Ясно тебе, учёный-печёный?
– Подумаешь, – горделиво усмехнулся Вася, – мой папа полковник, и орденов с медалями у него целый иконостас!
Ванька озадаченно замер было, но снова засиял:
– А мой дед революционер, он с Колчаком сражался и кулаков раскулачивал. Они его за это с колокольни сбросили, поэтому у деда спина болит. Понятно тебе?
Оба замолчали, исчерпав весомые аргументы для продолжения поединка, и поглядывая по сторонам. Что бы ещё такое придумать.
– А ты знаешь, сколько на ракете до Марса лететь, или до Луны? – настырничал Вася, не желая сдаваться, и торжествующе смотрел на растерявшегося Ваньку: – Год до Марса, и месяц до Луны! Понял?
– Да пошёл ты, – спасовал, на сей раз, Ванька, и побежал домой. – Тоже мне учёный нашёлся, гастроном…
Ванька, нахохлившись, сидел на диване в передней и скучал.
– Воображала, – адресуя это определение взглядом в потолок, он прислушался: в сенях стучал молотком дед, недовольно хрюкал поросёнок, и Ванька от нечего делать включил радио:
«В горком партии поступило ещё сто заявлений от рабочих с просьбой послать их на работу в колхозы республики…» – вещал репродуктор, заинтересовав бабушку, выглянувшую из кухни.
«Повысился жизненный уровень трудящихся. Товарооборот за последние пять лет увеличился вдвое…» – голос диктора зазвенел от гордости, а бабушка заторопилась к иконам, чиркая спичками: