Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Шрифт:
Похоже, что тезис об «альтернативном модерне» автор доклада выводит исключительно из декларируемого российскими респондентами нежелания жить по указке Запада. Признавать Запад, в том числе Евросоюз, в качестве гегемона не желает абсолютное большинство россиян, включая и тех, кто ориентирован на модернизацию. Однако никакой установки на «альтернативность» отсюда, по-моему, не следует. «Российские модернисты», констатируется в докладе, «не ориентированы на то, что Россия должна идти западным путем». Но что это такое — «западный путь»? И что имеют в виду «российские модернисты», ориентируясь на рыночную экономику и демократию, но открещиваясь, по определению автора доклада, от «западного пути»?
Мне кажется, что тут налицо смешение цивилизационного выбора и геополитической ориентации. Это распространенное смешение и проистекающее
Таким образом, в ориентациях на индивидуализм, конкуренцию и демократию непреодолимых различий между россиянами и европейцами нет. Что же до антизападных настроений, то они отражают вовсе не иной цивилизационный «код», а геополитическую тревогу и обычную ревность. Но если так, то есть ли тогда вообще что-то, что принципиально отличает российский социум?
Перед тем как еще раз поискать в докладе ответ, задам и другой вопрос. А есть ли, с точки зрения автора доклада, кризис культуры в России? Похоже, что и нет в ней никакого кризиса. Ценности потихоньку становятся модернистскими, а предположение об «альтернативном модерне» звучит совсем не тревожно, даже приятно. Но как в таком случае оценить констатацию докладчиком того, что нормативно-ценностные установки россиян характеризуются некоторыми специфическими нюансами, а именно «высокими по отношению к странам западной культуры показателями значимости личных интересов» и «очень высокими запросами в отношении четкости правил»?
Я полагаю, что первая установка отражает практическое отсутствие в России института общего интереса и полную поглощенность россиян интересами личного выживания и преуспеяния — несмотря ни на что и ни на кого. А во второй установке проявляется шок россиян от безгосударственного состояния. От ситуации, когда государство используется должностными лицами в интересах личного выживания и преуспеяния — опять-таки несмотря ни на что и ни на кого.
Именно захват государства частными интересами и иллюзорность публичного права определяют кризисное состояние российского социума. Это не столько даже экономический, сколько социальный и культурный, т. е. самый глубокий и опасный кризис. Ростки развития есть, но они глушатся и не могут противостоять национальной дегенерации в ситуации всеобщего приспособления к паразитарному существованию и сведению национальной жизни к борьбе за частный захват и передел исторически унаследованных Российской Федерацией природных, экономических и культурных ресурсов.
Никакой это не «альтернативный модерн», а просто отсутствие жизненно необходимой России модернизации. Она блокируется не «менталитетом» россиян, а безответственностью должностных лиц. Их отказ от деятельных реформ — ошибка. Одна из тех исторических ошибок, что хуже преступления.
Игорь Клямкин: Михаил Николаевич затронул, по-моему, важные вопросы. Я имею в виду и то, что он сказал о природе русского западничества и антизападничества, и его соображения о безответственности элит как главной причине переживаемого Россией кризиса. Обращаю ваше внимание и на интерпретацию Афанасьевым некоторых представленных в докладе данных. Я вслед за ним смотрю на ментальную карту и вижу, что группа «российских модернистов» располагается внутри западного культурного ареала. Как такое их местоположение сочетается с идеей «альтернативного модерна»?
Наталья Тихонова: Я могу ответить?
Игорь Клямкин: Разумеется, вы сможете это сделать. Но не будем все же разрушать принятый у нас порядок, согласно которому докладчик реагирует на замечания коллег в заключительном слове. Алексей Платонович, вы хотите выступить? Пожалуйста, прошу вас.
Алексей Давыдов:
«Если законоприменение попирает
Я с большим интересом прочитал доклад Натальи Евгеньевны. Перечислю то, что мне в нем импонирует.
1. Мне кажется заслуживающей поддержки та нормативно-ценностная система координат («личность — общество — государство»), в которой автор ведет исследование. Характер взаимоотношений в этом треугольнике очень многое говорит об особенностях той или иной социально-политической системы, а восприятие этих отношений населением — об особенностях его ментальности.
2. Я согласен с оценкой сложившейся в России социально-политической системы как этакратической, т. е. такой, в которой сохраняется нерасчлененность власти и собственности. Именно здесь — корни коррупции, именно здесь — причина топтания на месте вместо развития, именно здесь — истоки высокого уровня недоверия населения ко всем институтам власти кроме института первого лица. Согласен и с выводом, что эта система, будучи все еще господствующей в стране, одновременно распадается, — приведенные в докладе данные дают для такого вывода достаточные основания. В отличие от Михаила Афанасьева, я не вижу здесь никакого противоречия. Налицо фиксируемые в докладе сдвиги в ментальности русского человека, размывающие традиционность, что не мешает русской культуре оставаться в основном традиционной.
3. Мне близко стремление докладчика искать причины сохранения этакратической системы не столько в политике властей, сколько в сознании русского человека. Именно это сознание воспроизводит традиционный авторитарный тип российской власти, подтверждение чему тоже можно обнаружить в приведенной докладчиком информации. Этакратически ориентированные власть и население, поддерживая друг друга через СМИ и другие институты, составляют тот ментальный блок в обществе, который блокирует реформы.
4. Правомерна попытка автора, изучая ментальность, измерить две вещи: степень желания русского человека противодействовать модернизации и степень его желания способствовать ей. Представляется убедительным вывод Натальи Евгеньевны, что изменения в менталитете русского человека происходят в двух направлениях. Во-первых, активизируются архаичные ценности. Такие, например, как «воля» вместо «свободы» или стремление к консенсусу на основе первоценности указаний сверху (согласие соблюдать закон лишь при его соблюдении властью). Во-вторых, имеет место тенденция либерализации ценностей. Но эта тенденция, как показывает докладчик, пока еще слаба и не способна сформировать альтернативу разлагающемуся, но все еще господствующему в стране этакратизму.
5. Тем не менее чрезвычайно важно, что Наталья Евгеньевна настроена на поиск позитивной альтернативы социокультурному распаду. И кое-что она в динамике массового сознания находит, хотя и не очень много.
А теперь о том, что вызвало у меня вопросы и сомнения.
1. Оперируя понятием «закон», докладчик фиксирует степень желания россиян следовать действующим юридическим нормам. Увеличение такого желания рассматривается как позитивный сдвиг от этакратии в сторону общества, где верховенствует закон. Наблюдение правильное, но, по-моему, недостаточное. Отношение к закону не может быть предельным уровнем исследования. Гитлер пришел к власти по закону. Суды в эпоху Сталина санкционировали массовые репрессии по закону. И сегодня в России можно, апеллируя к закону, нарушать гражданские права. Как осудили Ходорковского? Я не защитник Михаила Борисовича и не противник его. Но у меня вызывает массу вопросов то, как «данилкин суд» применяет закон.
Я хочу быть правильно понятым. Речь не о том, что человек имеет, согласно Конституции РФ, право, например, на труд, но реально этим правом воспользоваться не может. Я говорю о другом. О праве гражданина участвовать в честных выборах, иметь независимый суд, т. е. жить в такой стране, в которой закон не ущемлял бы Право…
Игорь Клямкин: По-моему, вы говорите о двух разных явлениях. С одной стороны, бывают законы, ущемляющие естественные права человека в пользу государства. С другой стороны, есть феномен басманно-хамовнического правоприменения, феномен имитации законности. Что вы имеете в виду? Кстати, в самом начале доклада Натальи Евгеньевны есть оговорка, что правоприменение и отношение к нему населения она не исследует.